Они. Повесть - страница 13

И началось.

Али вдруг потерял интерес к прохожим. Нас больше не донимают их крики «Уберите собаку!», нет нужды без конца извиняться, клясться, что не кусается, что никогда… Облегчение? Как бы не так! Ибо негодяй брешет. Без умолку. Издевательски. Передвигается он теперь задом наперед – мордой к нам, приноравливаясь к ритму наших шагов, сопровождая каждый шаг громогласным «Гав!» и отскакивая. Его, с позволенья сказать, кормА, назло природе превращенная в нос, вихляется при этом тоже ритмично: отскок – вправо, отскок – влево. А из пасти, обращенной к идущим, всё «Гав!» да «Гав!»

Молчит он только дома или на поводке. Не спускать? Тогда он тянет и дергает во все стороны, поскольку и в лучшие времена твердо стоял на том, что команда «Рядом!» актуальна на учебной площадке и больше нигде.

Прогулки, милые душе, под такой аккомпанемент утрачивают всякую привлекательность. Сестра вне себя от раздражения. У нее напрочь пропадает охота составлять нам с мамой компанию. Еще бы! Не только наслаждаться лесной тишью, но и беседовать стало трудно.

Как прекратить безобразие? Над этой задачей мы бьемся долгие месяцы. Кричать «Фу!», гоняться за мерзавцем с хворостиной – пустые хлопоты. Однажды передышка вроде забрезжила. У меня к тому времени наклюнулся роман. Я пока не считаю его серьезным, но что-то в нем есть, и я весело киваю, когда его будущий герой произносит историческую фразу:

– У вас есть собака? Вы ее прогуливаете? А не могли бы вы заодно хоть изредка прогуливать меня? Ничего, если я побуду вашей второй собакой?

Вскоре я перебираюсь к нему в московскую коммуналку, странность и неприютность которой меня совсем не смущают. Неприютность и странность, в конечном счете, моя стихия. Да и вряд ли я там задержусь.

Тут наступает лето, и мы уже вдвоем частенько наезжаем к родителям в Черное. Сестра и мама нас привечают. Отец, разумеется, не жалует моего кавалера. Содержательно молчит, напитывая свое безмолвие всей присущей ему желчью.

Долго дышать этой едкой взвесью никаких легких не хватит, и мы, естественно, сбегаем в лес. Али, оставить коего дома не позволяет неписаный закон, вырвавшись на волю, мигом принимается за старое. Скачет задом наперед и гавкает во всю свою луженую глотку. Послушав это минут пять, мой друг-французист внезапно разражается в высшей степени темпераментной скороговоркой. Что это стихи Жака Превера, он мне потом объяснит. Пока же я внимаю его декламации не более осмысленно, чем БП.

Ошарашенный пес сбивается с ритма и замолкает. Декламатор тоже. Али возобновляет концерт. Превер тут как тут. Лай опять прерывается, захлебнувшись. После третьей неудачи посрамленный БП отбегает на обочину дороги, что-то там нюхает, всухую задирает лапу, озирается, якобы любуясь пейзажем… и молчит, молчит! Неужели мы спасены?

Пока еще нет. Как вскоре выясняется, без заклинаний Превера номер не проходит. То ли русская Муза для нашей цели не годится, то ли в моей манере исполнения чего-то не хватает. Да и моему будущему (что пока непредставимо) супругу недолго удается поэтическими средствами усмирять Али. Сдавшись еще раза два-три, наш безобиднейший пустобрех совершает то, чего отродясь себе не позволял и больше не сделает никогда. Он бросается на человека! Да не на какого-нибудь пьяного нахала, а почитай уже на члена семьи. (Не его собачье дело, что замуж я не собираюсь!) Заслышав постылого Превера, по-волчьи с рыком кидается лапами на грудь… Это настолько нелепо, что не пугает. Хотя должно бы. При его силе рыжие ноздреватые пенечки, заменяющие ему клыки, отнюдь не безопасны.