Они. Повесть - страница 14

Мой злобный окрик мгновенно отрезвляет собаку. Но мы все же решаем такого кондового патриота больше иноземной речью не раздражать. Али трубит победу: снова пятится и голосит. И тут меня осеняет идея, примитивная, как кукиш. Что, если при каждом «Гав!» останавливаться? Так ведь тоже можно сбить его с ритма. Превер показал, что без пляски задом наперед злодею не гавкается. А для пляски важен ритм…

Сработало! Поначалу, конечно, пришлось замирать без движения чуть ли не на каждом шагу. Но противник недолго хорохорился. Приуныл, родимый. Утих. Недели не прошло, как он думать забыл о развлечении, которому предавался так долго и нестерпимо для нас. А там и сестра заново приобщилась к общесемейному лирическому дивертисменту – прогуливанию Али в живописных окрестностях станции Черное. Ведь он больше не нарушал ее возлюбленную тишину. И это было куда как кстати, поскольку Бедный Песик оказался эффективным сватом. В ее давнем стихотворении (сестрица у меня поэтесса) не зря проскользнуло – «и на теплой собачьей спине наши пальцы случайно встречаются». Спина была та самая, Алишкина. И пальцы, какие нужно. Правильно встретились.

Долго ли коротко, вот мы обе и замужем. Сестра сверх того ждет ребенка. Что до нашей анархической четы, мы-то расписались, чтобы прорваться в спецмагазин для новобрачных. Постельное белье изодралось вконец. Как выяснилось, этот дефицит больше нигде не продается. Ну, мы хмыкнули да и поженились.

Этак можно бы отовариваться хоть каждый год. Подавать заявление в ЗАГС, получать пропуск к источнику благ, а на регистрацию не являться. Нам потом рассказывали о более сообразительной паре, которая так и действовала, при надобности снабжая дефицитом не только свое растущее семейство, но и ближайших друзей. А те вместо благодарности еще и зубоскалили: «Променяли идеалы на одеялы!»

О, это и мы бы не преминули. Если бы сообразили вовремя. А потом советская власть кончилась. «Одеялы» больше не требовали жертв, и граждане до смешного скоро стали позабывать, что такое вообще возможно.

Да, штампы, нашлепнутые отныне в наших паспортах, ничего не значат. Казенные кляксы, память о приобретении простынь. Любопытно другое. Первоначальная насмешливо ласковая приязнь – легкое винцо, что должно бы скиснуть или выдохнуться, – годами сохраняет аромат. Даже вроде настаивается. Нам бы давно полагалось соскучиться от взаимной разности. Таков обычный порядок вещей. Похоже, мы из него выпадаем.

Однажды вечером к нам в московскую коммуналку врывается – есть такие бурные личности, чей визит больше походит на вторжение – старинная знакомая мужа. Возвещает с порога:

– Одноглазая Берта ощенилась! Шестеро! Короче! У меня есть для вас обалденный щен!

Ну, строго говоря, весть прозвучала не совсем так. Её обильно украшали фигуры речи, по тем временам еще пикантные в дамских устах. Наша гостья придерживается на сей счет особого мнения, притом мотивированного эстетически. Она большая эстетка, прекрасное ее конек, и не поздравишь того, кто вздумал бы с ней об этих материях спорить. Да она и впрямь сквернословит как-то мило.

Берту, только что вкривь и вкось обматеренную хозяйкой, мы знаем. Элитная французская бульдожка. Глаз ей выкусил эрдель, встреченный в подъезде. Эрделя можно понять: Берта напала первой и успела его хорошенько прокомпостировать, хотя было ей в ту пору всего полгода – возраст, когда нормальная собака нежна и беззащитна, как ландыш, даже если впоследствии ей предстоит сформироваться в волкодава. Но такова уж Берта. Дьявольское отродье. Хозяйка ее обожает. Эти обсценные речитативы – песнь гордой любви. Свет не видел такой сучищи, разрази ее!