– Ты слышал? – глухо (это всё из-за шлема) спросил своего напарника один из тех, кого приставили прямо к двери изолированной палаты.
– Нет, – попытался покачать головой второй, но голова просто повернулась внутри шлема. – А что?
– Будто что-то упало там, – «космонавт» кивнул на запертую дверь позади них.
– Сейчас проверим.
– А не лучше ли сообщить?
– Да брось, сейчас два часа ночи. Представь, если там ничего, и окажется так, что мы зря поставили всех на уши. Да нас с тобой мигом разжалуют, и прощай карьера в органах.
Немного поразмыслив, напарник отозвался.
– Ладно, проверим.
Они повернулись к двери и тот, что был ближе, опустил ручку. Раздался мягкий щелчок, и дверь открылась внутрь. Оба «космонавта» замерли в проходе раскрыв рты.
– Вот теперь, я думаю, сообщить будет не лишним! Давай, давай, доставай рацию!
Их взору предстала абсолютно пустая палата. Кровать, на которой лежал кокон, пустовала. Лишь слегка примятое одеяло и подушка говорили о том, что здесь совсем недавно что-то лежало. Еще одна деталь бросилась в глаза вошедшим, а именно – открытое настежь окно, и колышущиеся на ветру легкие занавески.
Набережную окутал густой туман. Мутно светили фонари. Они петляли и уходили вдаль неровной дорожкой, очень быстро пропадая из виду. Автомобили медленно проплывали мимо. Сначала слышался шум, а затем из густого тумана выплывала пара желтых глаз, а затем в обратном порядке глаза становились красными и растворялись во мгле. После стихал и шум. Это напоминало цикл: рождение, затем расцвет и, наконец, угасание. Когда мы еще не появились, нас уже ждут, предвосхищая наше нелепое появление в этом мире. Когда приходит наш расцвет – мы видим мир, и мир видит нас. Кому-то везет больше, кому-то меньше, но шанс показать себя есть абсолютно у каждого, пришедшего в этот мир, а под конец, когда наш жизненный ресурс почти исчерпан – мы становимся блеклыми, мы истончаемся, наше тело дряхлеет, мышцы и кровеносная система приходят в негодность. Мы исчезаем из этого мира и сливаемся с бесконечностью огней, уходящих вдаль.
Одинокий фонарь, который установили за несколько месяцев до того, как Илья запустил злосчастное приложение на своем телефоне, выхватывал из тумана очертания огромного особняка. Его стены, выложенные из красного кирпича, проступали сквозь молочную пелену, словно зловещие острые скалы из морских глубин, поджидая очередную жертву. В окне первого этажа подрагивал тусклый свет.
Камин не мог полностью осветить огромный зал, через который совсем недавно, минуя огромный старый и массивный стол, тенью проходили двое влюбленных.
Сейчас же на этом столе покоился огромных размеров кокон. Он больше не пульсировал и не менял цвет. Он полностью застыл. Языки пламени освещали его неровные края, рисуя на них причудливые узоры.
Стулья, такие же массивные и старые, как и сам стол, были отодвинуты. На каждом из них лежала аккуратно свернутая дорогая салфетка, а поверх нее – полуметровая деревянная трубка, один конец которой был заострен.
Из глубины коридора послышался громкий торопливый шелест, как будто внезапный и сильный порыв ветра гнал опавшую листву. За этим шелестом можно было различить негромкий топот, как если бы небольшая группка первачков, а то и дошкольников, бежала по коридору.
