ужо Алексей Климентьевич всех здесь пересажает!
Мясокомбинатовские жулики вдруг засуетились,
выдали Степанову из кассы от щедрот
целых двадцать рублей с мелочью,
всучили пакет сосисок и колбасы,
дали талоны в столовку ещё на месяц.
Степанов – исключительно для порядка —
поорал ещё минут десять у них под окнами,
обещая вернуться назад вместе с ОБХСС,
потом откусил от пахучего кольца краковской
и поехал в своё общежитие восвояси.
Казалось бы, тут в этой истории можно ставить точку.
Вовсе нет, на следующий день Степанов
встретил на паре жену Гамидова, Татьяну —
под глазом её расцветал свежий синячище,
явно полученный от руки дикого спьяну Алика.
Татьяна держалась вызывающе,
но Степанов-то видел, что гордость её
вот-вот хрустнет и переломится,
уж сколько он повидал этих молодых женщин,
словно в наказание за свою неземную красоту
лишённых простого человеческого счастья.
Степанов вспомнил детство, добрую бабулю,
которую охаживал тяжёлыми сапогами пьяный дед,
страшные пятна синяков на её мягком теле —
так и просидел он весь остаток пары в аудитории,
вперив в окно сухой испепеляющий взгляд,
моля Того, кто правит этим безумным миром,
снизойти до несправедливостей людских,
наказать зло и навести порядок.
Вечером на вахте общежития он увидел Алика,
тот был в стельку пьян, угрожал всем,
махал руками, нарывался – и в итоге нарвался
на пару каких-то никому незнакомых ребят,
которые отвели его за угол и так отделали,
что пришлось в итоге вызывать «скорую».
Думали, что Гам не выживет,
били его крепко, профессионально,
так, что кровь хлестала из него ручьём —
это уже потом дознались, что били деловые,
которым Алик Гамидов проигрался в хлам.
Оказалось, что Бог не Яшка,
Бог видит, кому тяжко —
били дагестанца по делу, имели право.
Через пару дней Степанов
встретил Алика в общежитии снова.
Держась за стену, тот брёл, пряча лицо —
ему так «удачно» прилетело в переносицу,
что оба глаза надёжно заплыли кровью —
что-то жалостно бубнил,
отдам долг шмотками, мол,
совал свой ремень из настоящей кожи
в качестве аванса за то,
что забрал себе неделю назад.
– Алик, Алик… Как ты мог? Я ж тебе верил!
Да ладно, свои люди, решим как-нибудь… —
бормотал Степанов, стараясь не смотреть
в исчерна-кровавые гамидовские зрачки,
переполненные бедой, болью и скрытым отчаянием.
Он боялся увидать там скорое будущее Алика,
которое с такими-то долгами всем и каждому
представлялось весьма малоприятным.
Где-то позади, в тёмной глубине коридора,
он увидел смутно белеющее лицо Татьяны.
Запоздалая догадка поразила Степанова —
наверняка этот свой огромный синячище
она получила от мужа из-за него, дурака,
попрекнув хмельного Гама
бессовестным предательством.
Он хотел ей сказать при встрече
пару добрых тёплых слов,
но дороги их так и разошлись навсегда.
Говорили, что вскоре она развелась с мужем.
Степанову хотелось верить, что это так.
Через месяц талоны в столовку закончились,
Степанов уехал в очередной стройотряд,
всё реже вспоминая это сытое время.
Мясокомбинат вспоминался ему с тёплой грустью —
именно после истории с Гамидовым
Степанов отчего-то наивно уверовал,
что зло всегда будет неотвратимо наказано.
Надо было только немножечко потерпеть, да?
