– Дела, дедуль, дела. Важные.
Далее послышался шум, словно хозяина оттеснили от двери несколько человек, а после того, как закрылась дверь, наступила мертвая тишина.
Мне бы тихонечко делать ноги, но вместо этого я напрягла слух, чтобы услышать хоть что-то.
– Где ты её спрятал, дед Гош? Не юли – уж очень она мне нужна.
– Ох, Андрюш... Некрасиво как... Не по-людски...
– Заканчивай, старик, – заметное раздражение в голосе. – Просто скажи в каком шкафу припрятал птичку, чтобы нам не пришлось тратить время и уж тем более применять силу.
– Охотником на фазанов заделался? А человеческое что в твоей меркантильной душонке осталось?
– Дед Гош, ей-богу не хотел, чтобы до этого дошло...
Снова копошение, а следом глухой вскрик пожилого мужчины.
– Он запросто сломает тебе руку, и ручаюсь – не остановиться только на ней, если я не пожелаю обратного.
Георгий Сергеевич снова вскрикнул, словно ножом пронзая моё сердце. Нет...
– Цып, цып, птичка!
Глухой удар... И я могу поклясться, что расслышала хруст... А затем и крик боли ставшего мне не чужим человека...
В этот момент я не думала о том, что жертвую своей жизнью ради жизни старика.
Я просто не могла поступить иначе.
Я вышла из своего укрытия и с презрением бросила мужчинам, обступившим человека, который не в силах дать им достойный отпор в силу своего возраста:
– Советовать вам найти равного соперника, наверняка, бесполезно. Так что вот я – берите, а его оставьте в покое.
Голос дрожал, на глаза выступили слёзы – и ярости, и страха – но я отчаянно держала спину прямо и трясущийся подбородок повыше.
– Не сомневался в твоём самопожертвовании, фазанчик, – плотоядно улыбнулся Андрей, не знаю, как его по отчеству, а в следующее мгновение стер улыбку с лица и сухо произнёс: – Заканчивайте его.
НЕТ!
Лишь некоторое время спустя, упав на колени и не почувствовав боли от столкновения с твёрдой поверхностью, я поняла, что душераздирающий крик, звенящий в ушах – мой собственный.
***
Из-за меня убили человека.
Испуг на морщинистом, гладковыбритом лице, прощальный взгляд чуть подёрнутых пеленой глаз, а в следующий момент – глухой хруст хрупкой шеи, который ударил по моим ушам, как набатом, причиняя почти физическую боль, и всё. Всё. Мужчина с тонким чувством юмора больше не мог шутить. Не мог говорить. Смеяться. Дышать. Жить...
Из-за меня.
И себя я ненавидела во сто крат больше, чем тех ублюдков, от холодного приказа и рук которых умер старик.
Он всего лишь пытался мне помочь! Разве случившееся справедливо?!
Я билась в истерике, когда меня подхватили грубые руки, не почувствовала боли, когда ударили по лицу, чтобы привести в чувства, не реагировала, когда приказывали замолчать, мычала, когда рот заткнули кляпом и жмурилась в темноте мешка, который надели на голову, вновь и вновь наблюдая сцену, как невинного и доброго человека лишили жизни. Из-за меня. Я всей душой отказывалась верить в реальность произошедшего. Так не бывает! Не может этот мир быть настолько жестоким! Не может! Не хочу этого знать! Не хочу жить в таком мире!
Не хочу...
Господи, как же больно...
Невыносимо больно...
Мамочка... хочу к тебе... Пожалуйста, забери меня отсюда... Забери! Забери! Забери! Умоляю, мам...
Мне ужасно страшно и противно существовать в таком мире... Наша жизнь – ничто в руках хладнокровных и бессердечных ублюдков, возомнивших себя вершителями судеб.
Ненавижу! Их! Себя! ...Его!
