– Слушаю вас, Соломон Андреевич, – сухо ответил безопасник.
Поправив очки с толстой оправой, ученый исподлобья уставился на маленький серебристый диктофон, лежавший посредине стола.
– Это то, о чем я думаю? – уточнил он.
– Понятия не имею, о чем вы сейчас думаете, – нахмурился Поддубный, пытаясь совладать с эмоциями.
Ему никогда не нравился этот чудаковатый представитель ученого корпуса. Не нравились его длинные волосы, противно прикрывающие залысину, дурацкие очки, а еще старомодный коричневый костюм с протертыми локтями. Со временем же антипатия переросла в откровенную ненависть. Любая мелочь, связанная с Соломонышем, вызывала у безопасника изжогу – кстати говоря, насчет клички: здесь тоже не обошлось без Поддубного.
– Я о записи беседы нашего подопечного с Николаем Генриховичем. Это она?
– Допустим, – безопасник сдвинул брови, подался вперед и расправил плечи. Настоящий великан по сравнению с щуплым ученым.
Соломону стоило бы поостеречься этого движения и вспомнить, в чьем кабинете находится, но он лишь демонстративно протер очки и, водрузив их обратно на широкий, словно лопата, нос, со всей уверенностью заявил:
– Я в курсе, что вы давали слушать эту запись мальчику. Неосмотрительный просчет с вашей стороны.
– Что?
– Я говорю, что вы допустили непростительную ошибку, – пояснил ученый.
Поддубный скрипнул зубами:
– Вы считаете, что вправе оценивать мои действия?
– Совершенно верно, – без тени сомнения заявил Соломон.
Сжав в руке диктофон, безопасник задумчиво покрутил его в руке и, прищурившись, злобно уставился на очкарика.
– Мы – военная организация, все действия которой регламентируются уставом. Вы с этим согласны?
Соломон кивнул, позволив собеседнику продолжить.
– И алгоритм решений строго прописан в пунктах данного документа. Каждый шаг, даже каждый вздох. Тут тоже, надеюсь, нет возражений?
– Никаких.
– Тогда на каком основании вы осмелились сделать мне соответствующее замечание? – развел руками Поддубный.
Ученый потянулся вперед и, указав на диктофон, попросил:
– Позволите?
От такой наглости безопасник пришел в ярость, неистово сжал коробочку, а потом резко ослабил хватку, потому как Соломон просто щелкнул на кнопку воспроизведения и убрал руку обратно.
Раздался приглушенный голос Николая Генриховича: врач говорил уравновешенно, четко проговаривая каждое слово. Потом послышался голос подопечного, числившегося у них под номером 38. Мальчик явно нервничал, глотал слова и постоянно заикался, отвечая на вопросы врача.
– Сейчас будет самый интересный момент, – предупредил безопасника Соломон.
– Я прослушал эту запись раз двадцать, – недовольно пробурчал Поддубный.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, и все-таки давайте дождемся кульминации, – предложил ученый.
Запись подошла к концу – сейчас подопечный выйдет из-под контроля и начнет оскорблять врача. Безопасник был готов повторить все слово в слово, но Соломон опять проявил сноровку и щелкнул на еще одну кнопку диктофона, замедлив скорость воспроизведения.
Голоса растянулись, сделались низкими, вязкими, словно в патоке, и Поддубный услышал чужака. Услышал и неуютно поежился – таким пустым, заутробным оказался третий участник беседы.
– Кто это? – удивленно уставился на диктофон безопасник.
– Цыц, тихо, слушайте, – пригрозил ему пальцем Соломон.
Поддубный прекрасно понимал назначение проекта, но ему легче было поверить во внезапную агрессию подопечного, чем в присутствие таинственного гостя.
