– Танец называть убить дикий корова муж, – прокричал Кударат гостям.
– «Корова муж», не говорят, – поправил вождя Назар Ефимович. – По-русски муж коровы называется бык. То есть, как я понимаю, танец изображает охоту на дикого быка.
– Да, да. Точно так, – подтвердил Семе.
Охотники с копьями наизготовку постепенно сужали кольцо вокруг блюда. «Бум-бум», – ударил по ушам надтреснутый голос бронзового гонга. Самый маленький по росту охотник, быстро размахнувшись, пронзил копьём воздух над бычьей головой. Тяжело грохнул барабан, и все охотники, словно испугавшись ответного нападения быка, отпрянули назад. Толпа на площади ахнула и также подалась от сцены.
Танцоры с копьями продолжили свою пляску, потрясая оружием, то приближаясь, то отдаляясь от бычьей головы, поочередно имитируя удары копьями, пока, наконец, самый высокий и крепкий восьмой по счёту воин не сделал свой выпад, который, как оказалось, означал, что животное повержено.
Охотники затряслись в танце. Они крутились на месте, били по воздуху копьями, прыгали вокруг ритуального блюда, пока носильщики не внесли на сцену глиняный кувшин, из горловины которого торчали тонкие тростинки. Остановившись и припав на одно колено, танцоры одновременно приложились к тростинкам.
– Они выпить наш рисовый водка, – пояснил Кударат. – Мы потом тоже выпить. Очень вкусно.
Воины вновь и вновь прикладывались к напитку и, в конце концов, пошатываясь, сошли со сцены.
Барабаны стихли, и в наступившей тишине послышались аплодисменты. Это курсанты благодарили артистов. Вождь трижды хлопнул в ладоши.
К почётным гостям поднялась девушка с кувшином на голове. Присев, она поставила сосуд и опустила в него три тростинки. Затем, соединив ладони, приложила их ко лбу, поклонилась и тут же, плавно ступая босыми ногами, удалилась.
– Давай, выпить наш водка. – Семе приложился к соломинке.
Назар Ефимович, втянув в себя через тростинку горьковатую жидкость, закашлялся.
– Что, крепкая? – спросил его капитан.
– Я бы не сказал, что крепкая, просто непривычно через трубочку цедить. – Ганюшкин опять потянулся к тростинке. Иван Васильевич последовал его примеру.
Площадь зашевелилась как муравейник. Среди толпы появились кувшины с напитком. Мужчины и женщины припадали к тростинкам, торчавшим из узких глиняных горлышек, и, насосавшись, отходили, уступая место другим.
«Это скорее не культурное мероприятие, а какая-то ритуальная пьянка. Хорошо, что я запретил курсантам сходить с фрегата, а то могла получиться такая дружба между народами, что черти бы ахнули от зависти», – подумал многоопытный капитан.
Девяносто морских пехотинцев в полной боевой экипировке выстроились на палубе. Майор Крамер обошёл строй.
– Вылетаем на Таби-Таби на поиск террористов. Весь остров мы обшарить не в состоянии. Основной способ – опрос аборигенов, они наверняка знают, где скрываются чужаки. За информацию обещайте награду – двадцать тысяч зелёных за каждого бандита, их фотографии – мужчины европейской наружности и женщины – азиатской – командиры вручат каждому из вас на борту вертолетов. Лёту – сорок пять минут, успеете насмотреться. Нас почти сто, а их двое. Риск минимальный. Напрасной крови не нужно. Вначале думаем, а потом стреляем… вопросы есть? – Майор обвёл глазами бойцов, выстроенных в две шеренги. – Я так понимаю, нет. Тогда по машинам!
Смоляные светильники вокруг сцены разом погасли. В бледном лунном свете обозначился силуэт покачивающегося на мелких волнах парусника. Все на миг стихло, пока вновь ожившие гонги не взорвали тишину.
