Председатель суда, собрав в кулак всё своё мужество и актёрское мастерство, попытался закончить сцену: «Я ли… лишаю… шаю тебя высшей на… награ… награды!» Губы его то перекашивались, то вытягивались в тонкую полоску, голос дрожал и срывался, слова застревали в горле, но опыт и актёрский долг не давали бросить всё к чертям. Преодолев неимоверным усилием приступ удушающего хохота, он сумел выдавить непослушными губами: «Лишаю вы… высшей награды… – и в отчаянии выпалил: «Ольдена Леопёрда!», попытался дрожащей рукой достать орден, но промахнулся и рухнул на бедного Бея.
Члены суда, царские офицеры, как-то разом ухнув «Ах-ха!», синхронно качнулись назад, скамейка под ними наклонилась, и вся честная компания опрокинулась на спину, а в воздухе замелькали их разномастно обутые ноги.
– Занавес! Занавес! – шипели за кулисами монтировщику. – Давай занавес, балбес! – но монтировщик при всём желании не мог этого сделать: согнувшись в три погибели, он громко икал от раздиравшего смеха, и слёзы небывалого счастья оставляли светлые дорожки на его серых от пыли щеках.
ГЕРОИЧЕСКИЕ БУДНИ СЛАВНЫХ ОГНЕБОРЦЕВ
Не в каждом театре есть пожарный пост, а вот в нашем он был. То есть и сейчас есть. Куда ж ему деваться? Как в служебный вход зайдёте, потом одолеете три ступеньки вверх по лестнице и сразу повернёте направо, вот там, в конце коридора, и есть он самый, пост этот пожарный.
Вот спроси́те меня: «И зачем он нужен? В других театрах нет его, и всё нормально?»
Спросите. А я отвечу: «Ничего-то вы не понимаете! А кто будет за противопожарной безопасностью наблюдать? Кто в случае чего вот так встанет поперёк дороги, да как гаркнет: «Потуши немедля! Слышь ты, артист, кому говорю – потуши немедля?!» А вы ему так спокойненько: «Это же бутафорская свеча. Вот, пожалуйста» – и щёлк! выключателем.
– А! – успокаивается бравый страж порядка. – Это ты молодец! А то, смотри! Открытый огонь, он, того, он, понимаешь, нельзя его. Так что ты молодец, но смотри!
– Хорошо-хорошо, – это вы ему в ответ в таком же духе. – Мы же, того, понимаем мы, что нельзя. Извините, мне на репетицию.
И вот идёте вы дальше по своим надобностям, на репетицию, и спиной своей чувствуете прожигающий насквозь, подозрительный, всевидящий взгляд мужественного огнеборца. И провожает вас этот взгляд, пока не скроетесь за поворотом коридора или не войдёте в нужную вам дверь.
Непреклонны и неустрашимы наши борцы с огнём. Все сплошь бывшие военные люди, в званиях никак не ниже лейтенанта. Самого старшего нашего огнеборца звали Тимофей Григорьевич, до демобилизации носил он полковничьи погоны и родился, как нам, молодым актёрам казалось тогда, ещё до начала времён, при владычестве динозавров. Между собой в театре назвали его иногда просто Дед, а чаще ласково – Валенок.
А потому звали его Валенком, что без валенок не ходил Тимофей Григорьевич ни зимой, ни летом, по причине жесточайшего артрита, проще говоря – ноги постоянно мёрзли и болели у него от возраста и тяжёлой армейской жизни.
Невысокого росточка, сухонький, больше похожий на театрального домового или на сказочного гнома, обладал Тимофей Григорьевич стопами сорок восьмого размера, и от того валенки ему валяли на заказ. Был Тимофей Григорьевич молчалив, мало с кем по жизни общался, так что про семейную его ситуацию ничего сказать не могу, кроме того, разве, что однажды слышал от кого-то из технических работников, будто приезжала к нему погостить то ли внучка, то ли правнучка, не знаю в каком колене. А правда это или нет, про то никому не ведомо.
