Как режиссёру, прибывшему из Ленинграда (тогда так назывался город трёх революций) добиться удалось, чтобы на сцене горела настоящая свеча, про то мне не известно. Впрочем, во время репетиций настоящую свечу не зажигали, вероятно экономили нервы… свои и бравых огнеспасателей.
Правдивые театральные старожилы настаивают, что в первый раз зажглась эта свеча лишь на премьере.
И было это так.
За полупрозрачным занавесом в глубине сцены под свечу эту поставлен был особый высокий столик о трёх ногах. Занавес со стороны зрителей был ярко освещён, и то, что скрывалось за ним, до поры до времени было невидимо. Но вот выходила актриса, игравшая главную роль, зажигала свечу и, раздвинув занавес, устремлялась на авансцену, где опускалась на колени с молитвой. Яркое освещение приглушалось, оставалась лишь героиня в пятне света, и свеча на столике за её спиной. Начиналась молитва.
Проникновенные её слова, с чувством произносимые главной героиней, были встречены странным шелестом-шепотком в зале. Не понимая, что происходит, актриса наклонила голову вниз, пытаясь определить – нет ли какого беспорядка в костюме, а вдруг что-то ужасное? Но не в костюме было дело, ибо шепоток в зрительном зале вскоре стал напоминать ехидный смех.
Несчастная актриса, совершенно сбитая с толку, мужественно продолжала свою роль. А в это время…
Вдоль затемнённого задника сцена, абсолютно уверенный в своей невидимости, шаркал Тимофей Григорьевич своими гигантскими валенками, стремясь к ужасному нарушению противопожарной дисциплины – свече, нагло горящей посреди сцены. Подошёл, сложил трудовые пальцы свои троеперстием, смачно поплевал на них и «цоп-цоп» – загасил пожароопасный непорядок. С сознанием выполненного долга развернулся и так же шаркая валенками удалился туда, откуда пришёл, сопровождаемый нескрываемым хохотом зрителей.
Как несчастная актриса доиграла свою роль, про то правдивые театральные старожилы скромно умалчивают.
Два, а может три годы прошло, не суть важно, но случилось у Тимофея Григорьевича грандиозное событие – грянул юбилей. То ли семьдесят пять ему исполнилось, то ли пятьсот, не в этом дело, а в том, что вся пожарная команда собралась в театре вечером, чтобы юбилей этот отпраздновать с размахом.
Так совпало, что на другой день была назначена премьера спектакля «Не был, не состоял, не участвовал», поэтому всех артистов и работников технических служб добрый дядя-режиссёр отпустил домой пораньше, чтобы как следует могли отдохнуть перед важным делом. И радостные служители пожарной охраны получили редкую возможность оттянуться на славу, чем и не преминули воспользоваться.
Сколько было выпито – не ведаю, чем закусывали – понятия не имею, но под занавес мероприятия решили сварить картошку. Изыскали где-то раритет – электрическую плитку, всё, что надо чистить почистили, кастрюлю надыбали побольше, чтобы на всех хватило, и продолжили стаканы поднимать за здоровье юбиляра под популярные тосты вроде: «ну, поехали!», «давай ещё по одной!», «будем!», «чтоб у тебя всё было!», «за тебя, за детей твоих и внуков!», ну, и тому подобное.
Глубоко за полночь отяжелевшая компания понемногу рассосалась по укромным местам театра, «только на секундочку» прилегла и дружно захрапела…
А что картошечка? А про картошечку забыли! Варилась-варилась картошечка, булькала-булькала вода в кастрюле, потихоньку выкипала-выкипала и выкипела. Стало картошечку подпекать. Съёжилась картошечка, почернела картошечка, а потом от жара нестерпимого взяла и загорелась в кастрюле. Ай! Пожар случился, однако.
