Орест Георгиевич засмеялся, словно услышал хорошую шутку.
Инна слушала, покусывая губы.
– Ну, положим, у нас своя мифология. Как говорится, нам чужого не надо, но и свое не отдадим. Впрочем, бог с ним, – Павел Александрович протянул миролюбиво. – Как вы сказали – Инанна? И чем же она прославилась?
– А вот представьте себе, – женщина поправила барашковую шапку. – Потребовала, чтобы ее впустили в царство мертвых, да еще и пригрозила: не пустят, ворвется сама и выпустит их всех на волю.
– И как, подписали пропуск? – Павел Александрович скрыл усмешку.
– Еще бы! Они испугались: у них в мифологии мертвые поедают живых.
– Вот это уж точно как у нас, – Орест Георгиевич произнес тихо.
Павел Александрович кашлянул:
– Ну что ж… Честь ей и хвала. Смелая женщина. И как часто случаются эти лекции?
Светлана задумалась на мгновение:
– Вообще-то раз в две недели. По вторникам. А что? Вы тоже хотите послушать?
– Если б не работа, – Павел улыбнулся тонко и развел руками, – с превеликим удовольствием. Судя по тому, как вы про него рассказываете, этот старик и вправду какой-то уникум. Во всяком случае, энтузиаст.
– А какие у него книги! И современные. Но больше, конечно, старых. Представьте, – Светлана всплеснула руками, – даже прошлого века.
Павел Александрович бросил взгляд на Ореста.
– Охотно представляю. А авторы? Вы, случаем, не запомнили?
– Нет… – женщина засмущалась. – Я ведь обложки не видела. Он только картинки показывает.
– Картинки – это замечательно. Так на чем мы… – Павел обвел глазами аудиторию.
– На Эхнатоне, – подсказал Чибис.
– Вот именно, – Павел кивнул благодарно. – Впрочем, тут тоже не все гладко: сперва его звали Аменхотеп. Если мне не изменяет память, Аменхотеп Четвертый.
– А разве он – не один? – Светлана переспросила удивленно.
– И даже не два, – Павел Александрович покачал головой. – Но в мировой истории осталось только двое: отец и сын. Отец враждовал со своими жрецами, сын пошел дальше – совершил духовный переворот… Не верите, спросите у своего ученого…
Чибис слушал, скрестив на коленях руки.
– А дело было так, – Павел Александрович сел в кресло и закинул ногу на ногу. – Однажды молодой фараон пережил глубокое духовное потрясение: ему открылось, что нет никакого множества богов, а есть один – Единый и Единственный, Великий и Всемогущий: бог солнца – Атон. И узрев эту эпохальную истину, решил Аменхотеп переменить свое имя и назваться Эхнатоном. И бороться со старой правдой жрецов за свою новую, еретическую правду. Я не слишком высокопарен? Так вот, он их победил, причем не какими-нибудь колесницами или казнями египетскими, а одним росчерком пера. – Павел поднял руку и что-то выписал в воздухе. – Издал указ, запрещающий писать слово правда старым знаком. В смысле, иероглифом. Каково?
– Вот-вот, – Орест Георгиевич кивнул. – Даже эту идею мы благополучно заимствовали…
– Я бы тоже так сделал, – неожиданно выступил Чибис. – Понимаете, мы привыкаем к слову. Попробуйте, напишите много раз, а потом всмотритесь. Я пробовал: правда, правда, правда… Ничего не видно, как будто засорилось, – он покраснел и покосился на отца. – Вот я и подумал: что если взять и написать по-другому? Не все, но хотя бы главные слова…
– По-другому? – Орест Георгиевич наконец улыбнулся. – А где гарантия, что снова не засорится?
– Гарантии нет, но можно же попробовать… Как будто… – Чибис чувствовал, как у него разгораются уши, – промыть окно…
