Оружейник из Милана - страница 22

И Екатерина украдкой смахнула слезу, свидетельствующую о непримиримой гордыне рода Медичи.

– Бедная королева! – прошептала герцогиня, перед лицом этих страданий забывая о своей собственной боли. – Бедная королева… Так значит вы любили дофина?

По телу Екатерины пробежала дрожь.

– Нет, – ответила она, – и тем не менее…

Мадам д’Этамп смотрела на нее с нежной настойчивостью.

– И тем не менее, – продолжила Екатерина, – мне кажется, что я могла бы его полюбить…

Из груди юной принцессы вырвался такой протяжный, такой отчаянный вздох, что мадам д’Этамп ощутила к ней ту глубокую симпатию, которую женщины испытывают, когда за страстными мучениями угадывают любовь, эту первопричину настоящих страданий…

Юная принцесса сидела на турецком диване, наподобие тех, которые можно увидеть во дворце ее предков, во Флоренции, в одном из тех итальянских городов, которым Венеция привила вкус ко всему восточному. Этот диван, стоявший у широко распахнутого стрельчатого окна, позволял ей вдыхать свежие запахи, долетающие из парка и сада на крыльях весеннего ветра, и восхищаться пейзажем, открывавшимся взору из окон замка.

Вне всяких сомнений, это было место, а может и время таинственных признаний, поэтому мадам д’Этамп взяла маленькую смуглую ладошку итальянки в свои белые ручки и сказала:

– Ах, мадам! Как бы мне хотелось, чтобы для меня вы были не королевой, а дочерью…

– Почему? – спросила Екатерина, подставляя лоб для поцелуя.

– Почему? – повторила герцогиня. – Потому что тогда я обняла бы вас, прижала к сердцу и сказала бы: «Бедное мое, милое дитя, я догадываюсь, что за этим вздохом, вздымающим твою грудь, за этими слезами, поблескивающими в уголках твоих больших черных глаз, за этой грустью, опечалившей твое чело, кроется какая-то тайна».

Щеки Екатерины в мгновение ока залились румянцем, тотчас уступившим место смертельной бледности.

– Хорошо, – прошептала она, – вы единственная, кто был добр ко мне, кто питал уважение к бедной принцессе, оказавшейся в изгнании вдали от родины, при враждебно настроенном дворе другого государства; вы никогда не смотрели презрительно или свысока на дочь Медичи, которая стала принцессой Франции, хотя была из рода принцев-торговцев; может случиться так, что вы будете единственной подругой этой королевы, всеми покинутой и брошенной в день своего коронования; поэтому я разрешаю вам называть меня своей дочерью…

Герцогиня заключила Екатерину Медичи в свои объятия.

– Дитя мое, – прошептала она, – откройте мне душу, доверьтесь мне… Вы любите…

– Может быть… – вздохнула Екатерина.

– И этот мужчина, который впервые в жизни заставил ваше сердце биться под лазурным небом вашей прекрасной родины, был отнюдь не наследник престола…

– Нет, – покачала головой принцесса.

– Бедное дитя… бедная принцесса… бедная королева… Неужели это ваша извечная судьба, неумолимый и безжалостный рок, преследующий всех дочерей грандов и королей, чья красота и любовь зависит от политических капризов?…Тот, кого вы любили, наверное был простым дворянином…

– Я не знаю, – прошептала Екатерина.

Герцогиня жестом выразила свое удивление.

– Я виделась с ним в течение часа, а то и меньше… один-единственный раз…

Затем дофина поднесла руку к груди и горестно добавила:

– Ах! Он по-прежнему в моем сердце…

И в глазах Екатерины вновь заблестели слезы.

– Боже мой! – едва слышно сказала она. – Я даже не знаю как его зовут…