Оружие в истории. От пращи до ядерной бомбы - страница 2

Так в чем же тогда решение? Я полагаю, что поскольку век, в котором мы живем, – прежде всего это век науки, то войну необходимо изучить научным способом, а это означает, что необходимо выявить ее причины до того, как предлагать средства лечения. В действительности проблема лежит не в политической, юридической или военной плоскости, а носит патологический характер, вроде любого обычного заболевания.

Поскольку война – это результат больного состояния мирной атмосферы, как же тогда полицейские силы собираются устранить или ограничить распространение этого заболевания? Вполне очевидно, что они не могут предписать мирный яд для инъекций в военные раны, что автоматически делает третью мировую войну неизбежной. И в этом случае понятно, что научная разработка вооружений приведет к тому, что новая война станет в несколько раз более разрушительной, чем Вторая мировая.

Война уже почти превратилась в некую вещь в себе – то есть действие разошлось с самой идеей мира, – имея своей единственной целью уничтожение. Сегодня это становится все более и более очевидным, потому что любой тип зверств оправдывается из военных соображений. Однако война может считаться разумной лишь тогда, когда на нее смотрят как на политический инструмент, инструмент, служащий политике, который должен основываться на моральных принципах. Если это так, то политика требует, чтобы мир, к которому стремятся, стал лучшим миром, нежели тот, что был, когда разразилась война; потому что если это будет худший мир, тогда морально война является проигранной, какой бы серьезный урон ни был нанесен врагу. Поэтому давайте всегда держать в уме слова, выгравированные на постаменте статуи генералу Шерману (1820–1891, видный полководец северян в Гражданской войне в США в 1861–1865 гг., в 1869–1883 гг. командующий армией США. – Ред.) в Вашингтоне: «Законная цель войны – более совершенный мир».

Пока писал эту книгу, я прочел, что по военным соображениям было необходимо уничтожить Дрезден – один из величайших культурных центров не только в Германии, но и во всем мире. Если это так, то было бы логичным полагать, что в военное время ради военных нужд все и вся, независимо от его фактической ценности либо для достижения немедленного мира, либо для будущего человечества, может быть справедливо уничтожено. Такая логика сродни сошедшему с ума Джаггернауту (слепая и непреклонная сила – от санскритского Джаннагатха – одно из имен Кришны в индуизме. – Ред.), ибо во имя войны она оправдывает и поощряет любую жестокость и любое уничтожение. Она тотальна в своем безумии. Воюющие державы уже несколько раз погружались в такие бездны позора, что временами они отказывались уступать своим противникам и прибегали к пыткам пленных для того, чтобы добиться от них раскрытия военных секретов.

Так чего же, в конце концов, потребует военная необходимость? Поголовной резни народов! И что подумают будущие поколения о совершении этих ужасов? То, что думали последующие поколения о гуннах, вандалах, готах, лангобардах, турках-сельджуках и монголах.

И в этом ужасающем распаде морали оружие играло большую роль. Хотя оружие создается человеком, именно оно наделяет его мощью для уничтожения, и именно оно схватило за горло своего производителя.

Поэтому если я прав в своем убеждении, что ограничение войны – это патологическая проблема, то для тех, кто заинтересован в будущем мире на земле, это краткое эссе о влиянии оружия на историю представит некоторый интерес и, возможно, определенную ценность.