Но его надежды рухнули от одного слова Гонъэмона:
– В праздники гейши берут вдвое больше. Да ещё и чаевые…
Дэмсабуро, перебрав, пожаловался на тяжесть в груди. Охацу пошла за солёной водой. Она хорошо знала кухню – часто помогала там. Заметив морские огурцы, она вспомнила, что гости ели только икру, и решила приготовить их в уксусе. Про солёную воду для Дэмсабуро она на мгновение забыла.
– Вот отличная закуска! – вернулась она с тарелкой.
– Где ты пропадала? – проворчал Дэмсабуро. – Как проститутка, сбежала на перекур?
Она хотела объясниться, но передумала. Чтобы он её услышал, пришлось бы кричать. А орать после выговора не хотелось.
– Не суетись, как старая вдова! Вообще-то, ты…
Но тут его скрутило, и он пошёл в туалет. Охацу покорно последовала.
Из другой комнаты доносились звуки пианино. Масаэ, по манере игры, поняла, что это Тимако. Она прикрыла глаза. Дело с графом постепенно налаживалось. «Как всё-таки хороши праздники», – подумала мать семейства.
Но вдруг вспомнила о Тиэдзо. Когда вернулись Дэмсабуро с женой, она завела разговор:
– Правда, как хорошо, что в праздник вся семья собирается…
– Да-да, – подхватила жена Итидзиро. – Самое важное – чтобы родные вместе пили и веселились!
Охацу поддержала её. Мужчины тоже выразили согласие, подняв стаканы.
– Вот только Тиэдзо нет… – Масаэ налила сакэ Гонъэмону и, вытирая пролитое, как бы невзначай добавила: – Если бы он был здесь, собрались бы все…
Этого было достаточно.
– Нет, вы только послушайте! – начала она. – Я не хочу говорить плохого о свояке, но…
Дальше было предсказуемо: Тиэдзо мешает браку племянницы. Справедливо. Но Гонъэмону это резало слух. Не время и не место. Да и графская семья – не их уровень. Не из-за разницы в статусе, а потому что их дочь – из купеческой семьи, и пусть выходит за подобного себе. «Скажи ей, чтобы выдала дочь за какого-нибудь купца в хаори», – думал он.
Но Масаэ не понимала этого. Она продолжала долго и нудно убеждать всех в необходимости развода Тиэдзо. Никто не поддержал её. «Какие же они бессердечные», – думала она. Только она переживала за дочь! Разве может быть что-то дороже?
– Я не хочу говорить плохого о свояке… – повторила она в конце.
Гонъэмон обратил на это внимание. Всё-таки Тиэдзо – его родная кровь. Эта мысль, особенно в присутствии других братьев, тронула его. Поддавшись парам сакэ, он грубо повысил голос:
– Никто не смеет плохо говорить о моих братьях! Если Тиэдзо не нравится – не выдавайте дочь замуж! Пусть идёт к купцу в хаори!
Дальше шли те же аргументы, что он обдумывал ранее. Масаэ уже не слушала. Она плакала о дочери. Какой же он отец! Плакала о муже. Он никогда не был таким жестоким. Но больше всего она плакала о себе. Слово «сметь» ранило её.
– Почему я не имею права?! – закричала она в истерике.
Гости украдкой радовались: теперь они могли называть её истеричкой.
– Успокойтесь! – Братья засуетились со счастливыми лицами.
Что подумали бы дочери, узнав, как ненавидят их мать? Они не поняли бы причин. А причина была проста: она слишком вознеслась, забыв, что её заслуга – лишь в помощи мужу разбогатеть. Он хотел заработать, а она – пользоваться этим. Разница мужских и женских амбиций.
Гонъэмон ударил её. Впервые за десять с лишним лет. Харумацу не смог сдержать улыбки.
– Если у тебя есть права, если Тиэдзо тебе не нравится, если мои братья тебе не нравятся – убирайся вон!
