Каждый раз одно и то же. И после каждого раза я почти уверен, что это – конец, что болеть уже не будет. Когда же наступит пресловутое «профессиональное выгорание»? Когда я перестану видеть на операционном столе… А, блядь!
Срываю окровавленные перчатки, бросаю их в бокс.
— Я поговорю с родителями, - предлагает Татьяна.
— Не нужно, я сам.
Девочку привезли с ножевым ранением брюшной полости: сожитель ее матери обкурился какой-то дряни, и голоса в голове приказали ему вынуть из ребенка Сатану.
Ее мать сидит в коридоре: всклокоченная, не первой свежести женщина. Срывается на ноги сразу же, как видит меня. Первое, что мне хочется сделать: уебать ей как следует, до кровавых соплей, чтобы кровь из ушей потекла. Как, как блядь, можно было оставить пятилетнего ребенка с наркоманом?! Не удивлюсь, если она и сама «мажется».
С каменным лицом сообщаю, что девочку спасти не удалось. Она что-то невнятно мычит и даже не пытается плакать. Просто пятится, чтобы наткнуться коленями на скамейку и усесться на нее.
Вот и славно. Лучше так, чем истерики.
Курить. Хочу курить, хоть две недели держался, пытаясь завязать.
Ну и по херу.
В кофе-автомате беру «американо» и выхожу на крыльцо. Прохладный пряный воздух сентября навевает тоску. Бросаю взгляд на время на экране телефона: половина второго ночи. На экране висят ярлычки входящих сообщений в WhatsApp. Ни с кем не хочется говорить. Ни с кем, кого я знаю. «Зацени, какая цыпочка?», пишет мне мой старый приятель Ян и присылает не очень четкую фотографию девушки со спины. Почему-то на несколько минут прилипаю взглядом к ее длинным, почти до талии волосам, завитым тугими змейками локонов.
Мысль о прошлом, в котором и у меня была женщина с такими же длинными волосами, застает врасплох. Я почти чувствую их мягкость в руке, но быстро выбрасываю воспоминание из головы. Нет уж, по шлюхам тосковать – себя не уважать.
Я выхожу из-под козырька крыльца, сажусь на скамейку прямо под мелкий дождь.
И зачем-то нахожу в телефоне номер, который подписал: «Незнакомка». Нафига, спрашивается, сохранил? И самое интересное, нафига сейчас звоню? Чтобы услышать, что нормальные люди в такое время уже спят? Интересно, она матом меня пошлет или ограничится «придурком»?
Странно, но она отвечает после третьего гудка: не очень похоже на человека, который смотрит сладкие сны.
— Привет, добрый детский доктор, - говорит она.
Жмурюсь, как губка, впитывая мягкий голос. Он не то чтобы сексуальный: скорее теплый, нежный, аккуратный, как будто она боится порезать язык о лишние слова.
— Привет, девушка с приятным голосом, - отвечаю я, чиркая зажигалкой и делая первую глубокую затяжку. – Не разбудил?
— Я не спала, - отвечает она.
— Почему?
Пытаюсь представить, как она может выглядеть. Определенно, молодая. Почему-то фантазия рисует этакую малышку мне по плечо, с минимум косметики и гордо вздернутым носом.
— Я только полчаса, как приехала домой.
— Хорошая ночка была?
— Что? - не понимает она, но быстро соображает и говорит: - У меня ненормированный рабочий день. Чаще начинается во второй половине дня и до полуночи.
— Ты стриптизерша? – озвучиваю самую приличную из пришедших на ум догадок.
Она негромко смеется. Надо же, женщина, которая не обижается на мою прямолинейность. Я почти заинтересован.
— Нет, добрый детский доктор, я просто владею ночным клубом.
Ничего себе.
— Не называй меня добрым детским доктором. – Умалчиваю о том, что меня передергивает от самого словосочетания. Добрым детского врача может назвать только человек, который ни черта не знает о детских врачах.
