Я ответила: нет. Не могу же я рассказать ей про свои кошмары? Она только зря встревожится.
И про то, как Бри прогнал меня три дня назад, тоже не могу.
«Вы не должны приходить сюда, миледи. И называть меня Бриан больше не должны». Мне стало так обидно, что я едва не расплакалась прямо там.
«Почему? Ведь это твоё имя», – сказала я.
«Потому что Вы – леди Тоури, а я – сын поварихи. Для Вас я Бри, миледи. Мы не можем быть друзьями».
Тогда мне казалось, что это полная бессмыслица. В общем-то, мне и сейчас так кажется. Но сейчас я понимаю, что этого следовало ждать. Бри должен был сказать мне это когда-нибудь. Хорошо, что он сам, а не его мать.
Я не рассказала маме ни о Бри, ни о кошмарах. Она и так выглядела обеспокоенной – а ещё почему-то немного раздражённой.
«По-моему, Уна, тебе просто нечем заняться. Эти твои дни и вечера в библиотеке… Ты испортишь зрение».
«Мне там нравится», – сказала я. На секунду стало страшно: вдруг мама не позволит мне вернуться сюда? Я не забрала в свою комнату сборник легенд Кезорре, а дочитать его – это ведь просто… О, я обязательно дочитаю!
«Вижу, что нравится. Но тебе уже четырнадцать, Уна, и ты молодая леди. Пора подыскивать себе другие дела. Что-нибудь кроме копания в пыльных книгах».
Я молчала. Мама вздохнула и опустила ресницы; она всегда делает так, когда задумывается. По-моему, ни у кого нет таких красивых глаз, как у мамы.
Жаль, что у меня – не карие и не голубые, а какого-то нелепого цвета… Даже у тёти Алисии они светлее. «Как у ведьмы! Уна-колдунья – недурно звучит, а? Ну, или как нос милорда Горо навеселе. Синющие», – пошутил как-то Бри. Было забавно, но я не удержалась и ударила его кухонным полотенцем.
А впрочем, какая разница? Не стану больше писать о Бри.
«Ты не хочешь ещё раз попробовать вышивать? Или научиться играть на лире? Ты достаточно усидчива и, по-моему, справилась бы. Что скажешь?» – предложила мама.
Что я могла ответить? Что слушать лиру мне по душе больше, чем играть на ней, – даже в мыслях. Но я не решилась.
«Молчишь? Не хочешь, значит. Ах, Уна, ты растёшь дикаркой! – (Тут мама крепче сжала подлокотники кресла, а мне захотелось уйти. Мне всегда стыдно видеть, как она расстраивается из-за меня, но и уйти отчего-то всегда хочется). – Такого не должно быть – ты же такая красавица… И умница. Профессор Белми сказал мне, что ты делаешь успехи в математике, а всех королей Ти’арга знаешь наперечёт. Почему же ты у нас такая молчунья?»
Ну, тут уж мама что-то перепутала (я имею в виду красоту и математику). А насчёт королей Ти’арга – так и есть, вот только их имена я знала уже лет в восемь. Надеюсь, с тех пор я чуть дальше продвинулась в истории Обетованного. Но профессор Белми, конечно, предпочёл это не отмечать.
Я помню, как прошлой зимой прочла жизнеописание Тоальва Немощного – последнего короля. После его смерти Ти’арг и стал наместничеством Альсунга. Армия королевы Хелт в тот день взяла Академию-столицу, а Тоальв покончил с собой. «Позвал слугу с кубком яда и осушил кубок до дна», – так сказано в жизнеописании. Это ужасно.
Интересно, как здесь жилось раньше? Дедушка и дядя Горо редко упоминают короля Тоальва. Они вообще почти не обсуждают Великую войну – или, возможно, обсуждают не в моём присутствии…
Но я отвлекаюсь.
В конце концов я всё-таки осмелилась сказать маме, что была бы рада побольше заниматься с профессором Белми – если бы он не злился так часто и не прогонял меня, как только я закончу с парой простейших задач. Мама снова вздохнула и как-то обречённо посмотрела на меня. Мне вдвойне стыдно, когда она вот так смотрит.
