После того случая еврейство в семье Рудберг уже никогда не навязывалось. Дети по желанию могли сопровождать дедушку в синагогу, и по желанию могли пойти с матерью в католическую церковь. И даже никто не обмолвливался ни словом, если вместо и того, и другого, они просто бегали по двору с соседской ребятней. Должно быть, и отец и дедушка ждали такого же взрослого решения и от Арана по наступлении его тринадцатилетия, вот только к тому времени отношения Арана с родителями были настолько натянутыми, что вопрос о церемонии празднования его совершеннолетия звучал бы как насмешка над смыслом бармицвы: возраст принятия ответственности за свои поступки.
За обедом он старался быть тихим, лишь время от времени отвечая на вопросы родителей о его учебе или работе.
– Ты закрыл свои прошлые долги? – спрашивал отец.
– Какие долги? – непонимающе нахмурился Аран, водя ложкой в краплахе.
– Те, которые успел насобирать по учебе. Овид нам рассказывал, так что не делай вид, что не знаешь, о чем я.
Аран кинул на брата быстрый взгляд исподлобья.
– Да пап, это когда было-то, – с усмешкой вступил в разговор Овид. – Он уж с теми делами давно покончил, ведь так, Аран? Ты ведь сдал вроде юриспруденцию?
– Сдал, – угрюмо пробормотал он, снова перебирая ложкой пельмени в тарелке.
– Дорогой, как вообще твоя учеба? – негромко и ласково спрашивала мама, чуть подаваясь вперед к столу.
– Нормально, – не отрывая глаз от тарелки, равнодушно отвечал он ей.
– Я надеюсь, ты прилагаешь хоть малейшие старания, Аран, – сурово произнес отец, – так не бывает, чтобы все хорошее падало с небес. Если ты не будешь учиться, знания сами по себе к тебе не придут. Это не какое-нибудь божественное откровение. Хорошим адвокатом тебе нужно стать, а не случиться по воле случая.
Аран машинально открыл рот, чтобы поправить отцовскую тавтологию, но вовремя среагировал на свою ненамеренную дерзость и промолчал.
– Ты хоть осознаешь, как тебе повезло, что смог поступить в такой университет?
– Филип, ну не надо сейчас…, – заговорила мама Арана, сжав руку мужа своей правой рукой. Аран предпочитал молчать, уткнувшись носом в тарелку и подперев щеку кулаком.
– Я понимаю, что ты не хочешь ссориться за столом, но я просто хочу напомнить Арану, как ему все это досталось. Многие семьи не могут позволить своим детям того, что есть у тебя, Аран. Ты никогда не был голодным, раздетым, и теперь у тебя такая возможность получить отличную профессию, а до меня доходят слухи, что ты совершенно не хочешь учиться.
Отец немного разгорячился, и чтобы успокоить себя, набрал воздуха и помолчал. Затем он снова вернулся к обеду, негромко и уже спокойнее сказав:
– Сын, передай, пожалуйста, перец.
Аран поймал себя на мысли, что в этот момент сразу догадался, что отец обращался к Овиду, и подумал, преувеличивает ли он, полагая, что в свой адрес он слышит всегда только «Аран» и почти никогда «сын».
Воспользовавшись тем, что про него на некоторое время снова забыли, Аран отодвинул тарелку с недоеденными пельменями и встал из-за стола, чтобы наложить себе рагу на второе.
– Ты что, больше не будешь? – похоже, Руви спросила это пока еще без упрека и беззлобно.
– Я же не очень краплах люблю, все ведь знают…, – монотонно ответил Аран, доставая чистую тарелку из навесного шкафа.
– Ну и зачем надо было столько тогда накладывать? – а вот сейчас упрек послышался в ее тоне.
