Он открыл воду, неумело смывая частички листьев в трубу раковины. Несколько из них упало с его ладоней на пол и на разделочный стол, но Аран уже отвлекся. Он увидел себя в отражении отцовской кружки. Это была особенная кружка папы, его любимая. Ее подарила ему мама на годовщину их свадьбы. Отец всегда пил чай только из нее, и тщательно ее берег, даже ставя отдельно от других кружек в шкафу, которые все вечно в семье хватали, не глядя.
Аран завороженно провел по своему отражению испачканным землей пальцем.
– Я в кружке. Или я – кружка. Такой же стеклянный, – он слегка толкнул ее пальцем. Блеск его глаз отозвался блеском в отражении в стекле, – …такой же хрупкий.
Он снова вспомнил, как мама ломала пальцами его живых друзей, назвав их мусором, истирая их своими движениями в порошок, лишая их жизни. Почему-то он очень переживал. Странная это вещь, привязанность. Назло маме, назло всем он сильнее толкнул отцовскую кружку со своим отражением в ней, и она, пролетев полутораметровую высоту, со звоном разбилась на крупные осколки, смешавшиеся с частичками сухих листьев.
Аран услышал зов друзей во дворе и радостно бросился к ним на улицу.
Забыв пообедать и пробегав весь день на свежем воздухе, играя в футбол, Аран совсем не чувствовал усталости. В восторженном от игры настроении, забыв все плохое, он возвращался домой, громко переговариваясь с Симом, вспоминая самые лучшие моменты матча, не думая, что еще вчера они были врагами, и что он обещал самому себе не разговаривать с ним в ответ никогда в жизни. Солнце уже почти село, и окна в доме горели теплым уютом.
Аран заскочил в дом, сбросив при входе кроссовки, которые сегодня успел порвать сбоку, зацепившись за металлические прутья сетки ограждения, и вбежал на кухню. Но он ту же замер на пороге, предчувствуя бурю. За столом молча сидели родители, а на полу рядом все еще лежали осколки. Что-то неожиданно провалилось внутри Арана. Такое ощущение, что он оступился и пролетел целый метр, заставляя все свои внутренности подкатить к горлу.
– Аран, это ты разбил кружку? – спросил его отец.
Мальчик почувствовал сухость во рту. Он сглотнул:
– Нет.
Родители смотрели прямо ему в глаза.
– Тогда кто это сделал?
– Не знаю. Это не я, – он отвел глаза. Он сам не понял, почему сказал неправду. Эта разбитая кружка, да и еще оставленная на полу в виде нескольких осколков напоказ отцу, вызывала в нем чувство какого-то крайне низкого поступка, что Аран не хотел признаваться даже самому себе, что все это – его рук дело. Таким ужасным ему всё это казалось.
Отец поднялся со стула:
– Кто тебя учил врать, сын?
– Я не вру.
– Посмотри мне в глаза. Я воспитываю своих детей честными людьми и хочу, чтобы мой сын вырос достойным человеком. Мой ребенок никогда не будет врать своим родителям. Сын, глядя мне в глаза, скажи правду.
Аран поднял глаза на отца. В его голове гудело, ему так сильно хотелось оказаться где угодно, только не здесь. Он никогда не врал родителям. Но то, что он увидел сейчас во взгляде отца, лишало его голоса. Незаслуженная обида, которую он нанес папе, сковывала его детскую совесть, о которой он раньше не имел понятия и которую так ощутимо чувствовал сейчас, и все это рождало в мальчике чувство вины невероятных размеров. Он не хотел признаваться самому себе, что поступил так подло. Глядя отцу в самые глаза, он твердо сказал:
– Это не я разбил кружку.
