Мысли вяло перекатывались в голове, скользили тяжелыми камнями.
Вампиры не отпускают свою добычу… Вампиры эгоисты и собственники. Вампиры… не отпускают…
– Судьба подарила мне тебя, чтобы сразу же забрать, больно щелкнув по вечному носу. Но я не согласен, – сердито пробормотал он, вжимая меня в каменную грудь.
Мышцы его горели, наливались силой и твердостью. Но теперь прикосновения Эрика не приносили былой боли, кожа от них не зудела, не требовала побега.
– Ваш папаша… даже умерев, умудрился победить, – шипел Валенвайд. – Отобрал у меня все!
Точно, папа.
Папа мертв. Я видела его глаза, пустые и холодные… Нельзя забывать.
Но как хотелось. Освободиться от ужаса, стряхнуть шок. И память заволакивало мягкой ватой, обещая сохранить важные моменты в надежном месте. Когда-нибудь они пригодятся и выплывут на поверхность, но сейчас и без них хорошо.
– Ты за это меня никогда не простишь, знаю, – он судорожно сглотнул. – Но если уж падать на дно, то вместе.
Да, верно, в Дебрях мы летали… а это – падение. Свои чувства к Эрику я помнила ярко. Они были чистыми, хрустальными, без примесей обиды и отчаяния.
Как тепло внутри, как сладко… И даже горечь напитка уже не ощущалась противной.
– Как нелепо. Как нелепо, куколка, – удрученно бормотал Эрик, наглаживая мои плечи. – Вот я и стал монстром из газет. Чудовищем с первой полосы, что уводит обезволенных девушек в свое грязное логово…
Он резко выпустил меня из рук и отстранился. Растер лицо ладонью, скривился, точно сам горечи наглотался. Отступил к пыльному креслу во главе убранного стола, присел и поманил меня пальцем.
– К троллям уколы совести. Все к троллям. Иди сюда… и скажи, что любишь… так, чтобы я поверил… – хрипло велел он.
– Что вы т-творите?
Удивительно, как я смогла издать звук – язык во рту отяжелел, распух и едва шевелился.
– То, за что буду ненавидеть себя целую вечность, – легко признался клыкастый и приглашающе распахнул руки. Игнорировать приглашение не получалось, и я медленно поплелась на зов. – Мне нужно время. Нам обоим нужно время, чтобы попрощаться, любимая.
Покоряясь недвусмысленному жесту, я опустилась к нему на колени. Даже не дернулась, почувствовав горячую ладонь на бедре.
Я с ним, он со мной. И это решено. Это нужно. Разве может это невыносимое притяжение быть неправильным?
– Как низко я пал, – прокаркал он в полоток, задирая нос кверху и морщась от боли. – Ох, Судьба…
– Вам плохо? – я развернулась к нему лицом, уложила пальцы на дергающуюся скулу.
– Плохо будет потом. Будет невыносимо, – мученически корчась, пообещал он сам себе. – Когда я осмелюсь тебя отпустить. Когда ты возненавидишь – и за отца, и за то, что вместо Раскова сделал из тебя покорную куклу. Тшш!
Он приложил палец к губам, останавливая рвущиеся из меня вопросы. Добившись тишины, переместил руку на затылок и потянул вниз, к своему рту.
– Но это будет потом. Поэтому – к троллям. Иди сюда, иди… Я не обижу, ягодка. Не сделаю ничего дурного, – пообещал он надрывно. – Я потом отпущу. И ты сможешь ненавидеть столько, сколько пожелаешь. А пока мне нужно к этому приготовиться. Вечность – очень долгая штука, куколка.
