– Какая ты красивая у меня. Посиди со мной.
Я быстро присела рядом и взяла её холодную руку в свои ладони.
– Волосы какие стали, – мама трогала влажные пряди, и мне казалось, что она сильно постарела. – Как у отца, светлые.
– Мам, давай покушаем. Пожалуйста.
– Нет, Олеся. Иди одна поешь. Я потом.
Она отвернулась, как сильно больная простонала. Но я не сразу ушла, ещё посидела рядом.
Рыбы оказалось очень много. Решила оставить маме, остальное сунула в пластиковый контейнер, относительно чистый, и, накинув спортивную куртку, выбежала из дома.
К вечеру стало совсем холодно. Загорались фонари. Людно, машины ездили. Соседи с работы возвращались. Я прошла до конца нашей улицы, там в красивом срубе топилась печь.
Это дом Ромки Шишкова. Отчим его после пожара, в котором погибла жена, мать Шиши, перестал на время пить и отстроил новый дом. А потом опять запил.
Ромка стоял во дворе и трепался по телефону. Заметив меня, быстро направился к забору.
– Здорово, Леська! – улыбнулся во все свои нечищеные зубы. Чёрный замарашка
– Рыба жареная, – подала ему контейнер.
– Вау! – голодный Шиша схватил еду и сразу запихал себе в рот пару рыбин. Набитым ртом пробубнил. – Выходи за меня замуж, Камора.
– Хотела бы я посмотреть на ту ненормальную, которая за такого, как ты, замуж выйдет, – рассмеялась я.
– Я на новенькой женюсь, – Шиша пересчитал рыбины. – Так, надо Трэшу отнести.
– На Аньке что ли? На Белой Плесени?
Пришла к нам пару дней назад новенькая, пришибленная девка. В юбке, когда вся школа только в брюках ходит. Бледная поганка. Мямля какая-то. Если б не Катька Тугарина, за которую эта Плесень уцепилась, убили б нафиг сразу. У нас забитые не живут в школе. Для слабых места нет.
– Не называй её Плесенью, – насупился Шиша.
– Это твой любимый Трэш придумал прозвище, – напомнила я. – Что на блондинок потянуло?
– Ага, – довольно улыбнулся парень, который, как я подозревала, уже был опытным. Потому что шлялся по притонам, а там чего только нет. – Вот ты русая, а Анька просто белоснежная.
– Смотри не испачкай своими грязными ручонками, – я поёжилась от холода. – У меня мать пить бросила.
– Женский алкоголизм не лечится, – заметил Шишков и вышел ко мне на дорогу.
Мы вместе пошли с ним от его дома, где скорей всего уже собрались друзья-пьяницы отчима.
Не попрощавшись, мы разошлись в разные стороны на перекрёстке. Как-то само собой забылось, что я хотела сделать уроки. Зато сытые. Ромка тоже иногда кормил меня. Это так заведено: помогать друг другу.
Пожалуй, с такими одноклассниками не пропадёшь.
В доме горел свет, когда я подошла ближе. Я улыбнулась. Маме, наверно, полегчало.
Радостная забежала во двор, влетела в дом. Печь топилась, было светло...
Эта помятая баба, что сидела у нас за столом, была родной матерью Трэша. Тётка Лида. Пришла с бутылкой водки и какой-то закуской. И мама выздоровела. Выставляла красиво на стол остатки жареной рыбы.
Мне посуду мыть перехотелось и уборку делать тоже. Глядела разочарованно и убито, как женщины разливают по стаканам алкоголь.
– Как Олеся выросла! Красивая! Для моего Никитушки невеста, – заплетающимся языком сказала мамина собутыльница.
Первый порыв — разбить бутылку об её голову.
– Отличница, поступать будет, – сказала мама и чокнулась с тётей Лидой. – Пусть они лучше нас живут.
– Только счастья желаю своему сыну.
– Олеська, посуду помой! – кричала мне вслед мамаша, когда я бежала наверх по лестнице на свой законный чердак, в свою комнату.
