Это не любовь – это проклятие.
Судьба у меня такая, подонка любить...
Свернувшись калачиком на холодной и неуютной сейчас постели, думаю о том, что будет, если таблетка не подействует? Что если я все-таки окажусь беременной?
"Сделаешь аборт". Так сказал он. Холодно и безразлично.
А сделаю ли? Действительно смогу?
Но долго думать об этом мне не пришлось – ночью пришли месячные.
***
Несколько дней я сижу дома, взаперти совсем как маленькая провинившаяся девочка. В другое время я бы непременно попыталась бороться за свою свободу, может быть даже попробовала улизнуть через окно, но сейчас не хочется ничего. Апатия.
Я чувствую себя грязной и использованной. Униженной. Никому не нужной. И всеми силами взращиваю в себе ненависть. Пытаюсь уговорить себя, что выбросить его из головы просто необходимо. Но не было и минуты, чтобы я не думала о нем.
Это точно какое-то проклятие.
– Глебу сделали операцию на нос, этот ублюдок сломал ему перегородку, – сухо делится за ужином отец. – Помолвку придется ненадолго отложить.
– Я же сказала, что больше никаких встреч с Варшавским не будет. Пожалуйста, не…
– Даже не смей произносить вслух фамилию этой гниды в нашем доме! – перебивает папа, и голос его больше напоминает шипение. – Никогда. Слышишь? Никогда!
– Поняла, – опускаю глаза в тарелку с овощной лазаньей.
Я сейчас не в том положении, чтобы выпускать колючки. Отец считает, что я его предала, что, в общем-то, в какой-то степени соответствует действительности.
– В выходные Ольга возвращается из Парижа, – продолжает, взяв себя в руки.
Ольга – моя мама, и я не видела ее больше полугода. И, странное дело – не слишком-то и соскучилась. Наверное, я ужасная дочь.
Впрочем, несколько лет назад она бросила меня на отца и занялась личной жизнью. Так что как мать она тоже не очень.
Все в нашей славной семье стоят друг друга.
– И зачем?
– Мы разводимся, – отрезает он, и я снова поднимаю на него уже удивленный взгляд.
– Серьезно? Развод? Но почему? Мне казалось, вас все устраивает. Ты живешь здесь своей жизнью, она там своей – идеальная современная ячейка общества. В ногу со временем, свободные отношения, гостевой брак.
– Не ерничай. Она ждет ребенка.
Давлюсь глотком апельсинового сока.
– Чего? Какого еще ребенка? Ей под пятьдесят!
– Они воспользовались услугами суррогатной матери. Этот ее… – и кривится чуть брезгливо, – Жан-Поль, не имеет своих детей и очень их хотел.
– Дурдом, Господи. В каком дурдоме я живу, – ставлю локоть на стол и подпираю лоб ладонью. – Всегда было интересно – это только наша семья такая долбанутая или все такие. А как же ваши драгоценные совместные активы?
– Ими уже занимаются наши адвокаты. Есть обоюдовыгодные решения, которые устроят всех.
– Только не говори, что притащишь эту потаскуху Илону в наш дом! Она же использует тебя, па. Ты для нее просто старый денежный мешок!
– Замолчи, Валерия, – цедит он сквозь стиснутые зубы. – Если не хочешь, чтобы я озвучил, кто ты.
– И кто же? – завожусь, хоть и обещала себе этого не делать. – Кто, пап? Шлюха? Давай, говори! Или лучше ударь, так будет доходчивее!
– Ты трахалась с этим ублюдком прямо на улице! Да, ты вела себя как шлюха! – яростно бьет кулаком по столу. – Будут свои дети – поймешь каково это. Ты даже представить не можешь себе, какой это позор. Какое это личное унижение для меня! Почему именно он, скажи? Пусть не Глеб, черт с ним, почему не кто-то другой? Какой-нибудь одноклассник, старый друг, проходимец из клуба в конце концов! Почему он, Варшавский? Сын наших врагов!
