Герман все равно будет ждать в машине столько, сколько потребуется. Хоть до утра. И пока я у Глеба, отец будет полностью спокоен.
Спускаюсь вниз, в лаунж зону. Днем здесь, видимо, работает больничная столовая, что больше напоминает Мишленовский ресторан, но сейчас, в это довольно позднее время, все закрыто. И абсолютно никого. Зато светятся два вполне пригодных кофейных автомата с огромным выбором напитков.
Когда вижу кофе Гильермо, в сердце словно вставляют острую иглу.
Вспоминаю тот наш день, вспоминаю, каким был Варшавский… Веселым. Прикольным. Интригующим. Он забавно шутил и выглядел таким... нормальным. Вернее, я думала, что он нормальный.
Я уже тогда в него влюбилась. Уже тогда...
Беру себе карамельный латте с двойной порцией сиропа, сажусь на один из диванов, повернутых к большому панорамному окну и, согревая руки высоким бумажным стаканом, смотрю на стекающий по стеклам дождь. Он льет весь день, словно понимая, что радоваться человечеству, в общем-то, особо нечему. А мне так тем более.
Он словно разделяет мое состояние.
Это пройдет, обязательно. Только когда?
Когда наступит тот день, утро которого я встречу не вспоминая его проклятое имя?
Отец прав – я выбрала самого неподходящего мужчину на всей земле. Хотя разве я его выбирала?..
Я сижу настолько глубоко погруженная в невеселые мысли, что не слышу тихие шаги за своей спиной. Не слышу, как кто-то обходит диван и вздрагиваю от неожиданности, когда этот "кто-то" опускается рядом.
Это Матвей.
То, что он пьян, я понимаю сразу. И по характерному "аромату" дорогого виски, и по ненормально блестящим глазам.
Одет он как и я – обыкновенно. Темно-серое худи, черные джинсы и черные кроссовки обутые на босую ногу. Волосы из-за дождя превратились в слипшиеся сосульки.
– Дерьмо погода сегодня, да?
Язык его слегка заплетается.
– Что ты тут делаешь?
– Пришел увидеться с тобой.
– Как ты узнал, что я буду здесь?
– Так ты же сама в своем блоге написала.
Черт! Я действительно написала, что еду сюда навестить покалеченного друга и понятия не имела, что он до сих пор следит за моими соцсетями.
– Я не одна, со мной охрана. Учти.
– Я не собираюсь тебя трогать, – произносит он, пробегаясь по моему лицу осоловелым взглядом. – Если ты сама этого не захочешь.
– Что тебе от меня нужно, Матвей? Зачем ты преследуешь меня? – изучаю его черты, и каждая отзывается болью. – Я поняла – ты ненавидишь меня, хочешь отомстить за сестру. Но ты уже отомстил! Тебе мало? Хочешь окончательно смешать меня с грязью? Я – не мой брат и моей вины в том, что произошло тогда, пять лет назад, нет! Мне жаль, что с твоей сестрой произошло такое. Действительно жаль! Но я не при чем!
– Не кипятись. Я не ругаться пришел.
– А зачем?
– Я же сказал – увидеть тебя.
– Зачем?
– Захотелось.
– Захотелось, – от чего-то пробивает на смех. Но не на живой и свободный, когда мы хохочем в моменты веселья, а на смех, смахивающий на истерику. – Захотелось! Отличный ответ. Возьму на вооружение.
Неожиданно он поднимает правую руку и, зафиксировав пальцами мой подбородок, цепко осматривает лицо.
– Он ударил тебя, я видел. Больно?
– Ты без побоев делаешь больнее, – резко взмахиваю головой, избавляясь от его хватки.
– Думал, что убью его там нахер.
– Ты посмотри-ка, защитник. Не строй из себя святого, тебе не идет.
– Так ты выйдешь за него? – кивает куда-то неопределенно наверх. – Серьезно выйдешь? За этого слюнтяя?
