Останкинские сезоны - страница 21

До известного момента Лиза разрывалась между журналом и «Авоськой»: снимала по выходным, статьи писала по ночам, пила таблетки от головной боли и постепенно теряла нижегородский румянец. К тому времени, когда ее позвали в штат канала ТВ-Прайм, Ефимыч окончательно перестал выплачивать зарплату в оговоренные сроки и в нужном размере. Лизиным уходом он казался слегка уязвлен, врал о каких-то заманчивых перспективах, но перспективы здесь были только у Ады, благодаря которой и сокращалась день ото дня зарплата сотрудников. Нельзя сказать, что Лиза жалела о времени, потраченном на журнал: она изучила Москву пафосную, Москву модных архитекторов и дизайнеров, Москву роскошных интерьеров и загородных особняков, а главное – познакомилась с семьей Бровушкиных. Это знакомство позволило Лизе еще сильнее ощутить всю многогранность и контрастность столичной жизни, поскольку члены этой семьи были до чрезвычайности непохожи друг на друга, но каким-то странным образом сосуществовали рядом.

Все началось с антиквара Марка Лоренца, обладателя четырехкомнатной квартиры с дворянским интерьером. Он был героем фотосессии о русском укладе жизни, и у Лизы поначалу не укладывалось в голове, как человек с немецкой фамилией может вписаться в такой контекст. От нее требовалось небольшое текстовое сопровождение к фотографиям. Антиквар, владелец аукционного дома, оказался мужчиной лет шестидесяти пяти в хорошем сером костюме и с брюшком. Он курил сигару, снисходительно смотрел на мир и был похож на капиталиста из советской хрестоматии. «Мистер Твистер, бывший министр…» – тут же припомнилось Лизе. Пока фотограф снимал комнаты с раритетной мебелью, часы с боем, картины, фигурки животных и двух ленивых борзых на диване, Лиза успела проникнуться ко всему этому симпатией. Марк Лоренц превосходно знал русскую историю, удачно шутил, не забывал отгонять назойливого остромордого щенка, который хватал Лизу за подол юбки. В конце концов Лиза поняла, почему обрусевшего немца журнал решил сделать главным персонажем этой фотосессии: по ее ощущениям антиквар до сих пор жил в прошлом веке, во многих вещах был крайне консервативен, обожал Пушкина и плакучие ивы над заросшими прудами старых усадеб, а кроме того, устраивал конные охоты с борзыми собаками где-то в средней полосе России. Тут же Лиза познакомилась с его племянницей Валей Бровушкиной, которая в тот момент заканчивала факультет журналистики и в «Авоське» еще не работала. Валя по великому прошлому Российской империи ничуть не ностальгировала, фамилию носила совсем не аристократическую, проделывала со своей прической чудовищные эксперименты, обожала шоппинг (особенно в Милане, где жила с мужем ее сестра) и мечтала о мини-купере. Словом, ничего более контрастного, чем племянница и ее дядюшка по материнской линии, представить было нельзя.

С Валей Лиза сошлась довольно быстро, бродила с ней по всяким интеллектуальным тусовкам, с удовольствием гуляла с двумя русскими псовыми борзыми Играем и Вербой (их щенок к тому моменту отправился на постоянное место жительства к новым хозяевам) и однажды привела Бровушкину в «Авоську». Впрочем, вряд ли это можно было назвать настоящей дружбой – чересчур близкое общение с Валей могло утомить кого угодно.

На третий год Лизиного пребывания в столице ее детская влюбленность стала постепенно растворяться в обыденности. Ни старинные дома, ни огромные магазины, ни ночные бусы огней уже не могли вернуть городу того волшебства, которое было ему когда-то присуще. Лиза отчаянно цеплялась за свою сказку, но та неумолимо взрослела вместе с ней. Чудо из чудес – московское метро не утратило своей помпезности и самоцветного сияния витражей на станции «Новослободская», однако серая, хронически невыспавшаяся, толпа и зловоние кольцевой линии исключали саму возможность какой-то магии. Лишь поздно ночью, к самому закрытию подземки, иногда удавалось уловить отзвуки детства – в мелодии вальса, эхом летящей из далекого перехода, в полоснувшем по ноздрям запахе духов, горьком и волнующем, в блуждающих сквозняках и желтых глазах надвигающегося из тьмы поезда. Еще сладко ныло сердце по весне, когда в метро продавали грубоватые веники мимоз, а на улицах буйствовал сырой противный ветер, полный невнятных и заманчивых обещаний. Правда, происходило это все реже. И когда на привычных маршрутах, среди знакомых зданий, искусно подсвеченных по вечерам и оттого неузнаваемых утром, Лизу настигало прежнее чувство очарованности, она бывала по-настоящему счастлива.