Потом еще был памятный сюжет об испытаниях домашних тапочек. Парней из рок-группы «Сороконожка» попросили прогуляться в тапках различных производителей по Воробьевым горам и описать свои ощущения: комфортно ли, не хромеют ли ноги и тому подобное. Причем Вительс изначально мечтал, чтобы рокеры прошли в домашней обувке несколько километров, и чтоб непременно по набережной Москва-реки, и чтобы одеты они были в некое подобие смирительных рубашек, и вели бы себя буйно – словом, чтобы зритель скончался от смеха. Но по жизни «сороконожки» оказались вовсе не такими придурками, какими выглядели на сцене и в клипах, клоунами они быть не хотели, к тому же день выдался мерзкий – ранне-осенний холод, секущий ветер, иглы дождя… В общем, ограничились коротким проходом по Воробьевым горам, разбежались, красноносая съемочная группа упала в какой-то кафешке, все опрокинули по рюмке коньяка, но Лиза все равно простудилась. Зато сюжет получился-таки смешной, и Самчук еще спорил с Вительсом стоит ли вырезать колоритное словцо «капедрец» из синхрона о тапочках.
Спустя несколько месяцев после описанных мытарств в компании ТВ-Прайм произошел раскол: у телекомпании сменился акционер, а как следствие – и гендиректор, и вот-вот должна была поменяться информационная политика. Народ стал разбегаться по другим каналам, Вительс и Самчук тоже совершили исход, хотя их жизнедеятельности ничто не угрожало. Оставшиеся сотрудники злобно посмотрели им вслед и решили начать сначала. В руководители произвели бывшего режиссера Сергея Храмова; Максима Панцова с Лизой Дубковой взяли в штат, и все завертелось сызнова, будто бы «Авоська» была каким-то вечным двигателем. Без прежнего руководства работалось свободнее. Храмов рулил командой без особого нажима, день-деньской разглядывая обнаженных девиц в Интернете; Лиза с Максимом вместе с зарплатой ощутили повышенный интерес к жизни и творчеству, но – если уж совсем откровенно – всем хотелось большего.
В это дымное лето Лиза заметно исхудала и приобрела сходство со стремительной нервной ланью. Год от года темп московской жизни как будто ускорялся, и Лиза скакала с уступа на уступ, порой, не разбирая дороги. И вот, в этой пропитанной гарью и солнцем круговерти, что-то вдруг затолкалось под сердцем – пока еще тихо и невнятно, но вполне ощутимо. Такого неизъяснимого чувства переполненности и полета Лиза не испытывала с тех самых пор, как приехала в столицу и забросила свои литературные опыты. Вскоре стало очевидно, что она беременна, однако не так, как все нормальные женщины (и как, наверное, было бы уже пора в двадцать пять лет), а совсем-совсем иначе. Руки, отвыкшие от упрямства шариковой ручки, тянулись к клавиатуре, но как только Лиза оказывалась один на один с монитором, ощущение беременности ее покидало. В концентрированном растворе не хватало каких-то компонентов.
– Все слишком мажорно, вот в чем дело, – потянувшись в кровати, пробормотала потенциальная писательница Дубкова. На телевизоре в хрупкой вазе, до краев полной прозрачным преломленным светом, распустилась одинокая чайная роза; теплое дыхание Бориса щекотало шею; за окном вызревало сказочно-туманное, но отвратительно пахнущее утро.
– Как думаешь, запах кофе перебьет этот смрад? – открыв глаза, сказал Борис. Глаза были густо-карие, сам Борис – высокий и длинноногий, поэтому ступни его торчали из-под куцего хозяйкиного одеяла.
