В темноте коридора кто-то, совсем маленький, легко-легко, как дуновение ветерка, ощупал меня и, пробормотав радостно: «Наконец-то! Входи скорее!» – ухватил за штанину и потащил в квартиру. Дотянул до входа в комнату и растаял во мраке.
Если бы меня долго водили по длинным анфиладам комнат, залов и коридоров, а потом, вдруг, впервые, неожиданно, привели сюда, я безошибочно узнал бы, что здесь живет именно Она. Просто, тут не мог жить никто другой. Квартира была наполнена ею. Даже домовой у входа пахнул её духами. Мебели почти не было, во всяком случае в темноте она терялась. А высота потолков, вообще, делала её незаметной. Зато разноцветные, на весь пол, ковры неимоверной толщины, придавали интерьеру восточный колорит. Небольшой белый керамический фонтанчик у окна ещё более усугублял это впечатление. В высокие, на всю стену, окна заглядывали звёзды и отражались в стеклах таких же огромных картин. Тут был даже старинный, как и всё остальное, камин и на его мраморном столе стояли бронзовые статуэтки каких-то, кажущихся в темноте неземными, зверей. Фигурки обнажённых девушек и тяжелый подсвечник на семь свечей. В глубине комнаты прятались ещё несколько дверей, ведущих в неизвестность.
Я стоял посередине комнаты и наслаждался ароматом этой квартиры-замка, никогда раньше мною не испытанным. Лунные блики, отражённые в луже, играли на лепном потолке. Наконец, я пришёл в себя и увидел её.
Она стояла у окна и смотрела на улицу. Дверь на балкон была открыта и снаружи доносился тихий шепот мокрых листьев. Осторожно, боясь потревожить тишину, я подошёл к загадочной девушке и обнял за плечи. Некоторое время мы стояли так, замерев и закрыв глаза. Потом она освободилась и, сказав: «Я сейчас, дорогой!» – вышла, включив в глубине комнаты торшер и магнитофон.
Мягкий багровый полумрак, как отсвет пожара, залил комнату, потушив собой звёзды. Вместе с ним прокрался тихий голос Ленона, певшего о Джулии. Я всегда любил эту вещь, но сейчас музыка звучала особенно нежно.
Она вошла через несколько минут, везя столик, на котором был кофе, два бокала и конфеты. Я сидел в кресле, мягком, как и вся эта комната, разглядывал кимоно на тонкой фигуре девушки и не верил себе. Нет! Так не бывает! Не бывает даже в сказках!
Моя Фея села на ковер около меня. В свете торшера её лицо приобрело багряный оттенок, глаза светились загадочным зовущим блеском. Мы выпили из бокалов, и я пропал, опустившись к ней. Голова закружилась. Как зачарованный смотрел на прекрасное волшебное лицо из восточного гарема, что-то шептал, целовал, гладил это, принадлежащее теперь мне, нетерпеливое, горячее тело. Всем своим существом чувствовал восхитительную бархатную смуглую кожу. Глухой протяжный выдох, как стон, раздался из её груди. Изо всех сил она прижала меня к себе и откинулась назад, падая и увлекая за собой.
Черноглазая красавица-ночь заботливо прислала нам свои ветерки. Они, смеясь, влетали через распахнутые окна, шевелили тяжёлые портьеры, обдувая разгоряченную плоть. Вливали в напряжённое тело волшебный эликсир свежести и бодрости, неутомимой любовной энергии и страсти. В такт нашей любви раскачивался весь старинный дом и амурчики на карнизах, радуясь добыче, махали крылышками и горланили что-то тихонько. Их стрелы мелькали вокруг нас, впиваясь то в спину, то в живот, то в грудь. И боль от этих ран была так приятна и радостна, что мы стонали, кричали, извивались от восторга и не было конца этому празднику.
