– А вы мечтаете, что я купаться при вас буду? – фыркнула она.
– Даже не надеюсь. Но я буду незаметно подсматривать за вами, – сказал я громким шёпотом. – Вы даже не заметите.
– Фи, какой вы извращенец. Клинический случай. Это, между прочим, называется вуайеризмом.
– Так, уже пошла сексологическая терминология. Замужний опыт пошёл вам явно на пользу.
Она на минуту задержалась с ответом, видимо, что-то прикидывая. Потом единым духом выпалила:
– Если будете меня задевать, то вскоре пожалеете об этом.
В интонации Ирины я неожиданно для себя услышал нотку раздражения. Срочно нужно было менять тему. Как раз на моё счастье над лугом пролетал Ан-2. Надсадно гудя и вращая лопастями допотопного пропеллера и этим напоминая работу таких же допотопных комнатных вентиляторов, кукурузник делал разворот, открывая взору брюхо фюзеляжа с не убираемыми шасси и нижние плоскости спаренных крыл. Внимание своенравной девицы сразу переключилось на него. Она закинула голову и помахала ему рукой.
– Герои полярники летят покорять северный полюс, – пошутил я. – Пожелать им счастливого полёта никогда не лишне.
– Не остроумно, – отреагировала Ирина. – Я всегда либо поездам, либо самолётам машу рукой. Эта привычка у меня с детства.
– Машете даже тем, которые летят на уровне облаков?
– Слушайте, что-то вы много говорить стали, – серьёзно сказала она.
Мда. Уросливая, как необъезженная лошадь. То её занимать нужно, то молчать в тряпочку. Но чтобы нам не поссорится, я решил благоразумным для себя не спорить с ней.
– Извините. Я, правда, не хотел вас обидеть, – промямлил я, стыдясь своего малодушия.
Ирина не ответила. Она о чём-то думала. Вдалеке, где находилось высокотравье, начал «бить» перепел. Вскоре к нему присоединился другой. Мы стояли совсем близко друг к другу и, казалось, наши фигуры вырастали из самой земли, словной рослые стебли диковинных трав, и отбрасываемые нами тени сливались в одну. На мгновение мне показалось, что нас что-то объединяет, или, по крайней мере, должно объединять, только мы этого отрадного факта, ещё не уразумели. Мне вдруг захотелось сделать к ней шаг навстречу и заключить её свои в объятия, крепко, нежно, цепко! Я смотрел на неё с напряжением. И ждал, что она скажет.
– Хорошо, – наконец прервала она молчание, понизив голос. – Давайте договоримся так. Мы не должны больше так легкомысленно вести себя. Не должны!
– А что должны? – не удержался я, чтобы не задать этого каверзного вопроса.
Она странно поглядела на меня. Я отчётливо увидел, что она злится. Только не понятно на кого, на меня, или на саму себя?
– Вообще, не нужно нам было… сходиться, – раздумно ответила Ирина.
– Ирина, вы меня пугаете, – и чуть слышным голосом сказал я, и тут же докончил. – Не отнимайте у меня надежды.
– Ох, – вздохнула она. – Ну поймите же! Вы женаты. И говорите, чтобы я у вас не отнимала надежды. Горе луковое… Это я не про вас. Это я про себя.
Неспешно ступая рядом ней, я понимал, что, в сущности, Ирина права. Надо сразу и грубо оборвать нить. Чем болезненней ощущение, тем эффективней следующая за ним анестезия. Недалеко собирали землянику ягодницы из автобуса. Нагнувшись, они споро и радостно работали руками.
– Дионис, поймите, – вдруг необычно сочувственно проговорила Ирина. – Всё это до добра не доведёт.
Она остановилась, сняла очки с овальной оправой, подышала ни них и протёрла подолом платья. Потом двумя руками надела. Опять глубоко вздохнула и проникновенно воскликнула:
