Герех тоже прекрасно отдавал себе отчет в этом, и теперь лихорадочно искал достойный выход из сложившегося положения. Внезапно его взгляд упал на мокрое кожаное ведро, которым Хорив должен был вычерпывать воду из трюма, и лицо геквета просветлело.
– А это что? – взревел он, тыча в ведро толстым корявым пальцем, похожим на корень сикоморы. – Кто позволил устраивать бардак на палубе? Немедленно убрать! И чтоб через полчаса палуба блестела! Вся, ясно?
– Ничья, – долетел до них чей-то голос, и напряжение, ощущавшееся до этого момента почти физически, мгновенно спало. Довольно усмехнувшись, Герех уселся на бухту каната, уложенную возле мачты, и демонстративно сложил руки на груди, давая понять, что до тех пор, пока не будет выполнено его распоряжение, он никуда уходить не собирается.
Лицо Хорива разом погрустнело и вытянулось. Тяжело вздохнув, он нехотя подобрал злополучное ведро и потащился на поиски ветоши, на все лады кляня свою судьбу. Однако он успел заметить мимолетную улыбку на губах Камеса, соизволившего обратить внимание на их перепалку, и на душе мальчика немного потеплело. Как ни был неприступен наварх, но и к нему имелись кое-какие подходы, и Хорив с уверенностью подумал, что сумеет со временем найти их все.
– Парус на горизонте! – завопил впередсмотрящий так, что едва не свалился со своего насеста на ростре триаконтеры. Вокруг возбужденно загомонили, и даже рабы, навечно прикованные к веслам, приподнялись со своих мест, вытягивая худые жилистые шеи в тщетной попытке хоть что-нибудь рассмотреть. Но Герех не дал им такой возможности. Вскочив с каната, он громко крикнул, привлекая к себе внимание, и дал знак келевсту. Тот лишь кивнул – и поднес к губам свой сюринкс, выдув из него резкий переливчатый свист, вспоровший плавящийся от жары воздух и вонзившийся прямо в мозг, как настигшая свою цель, дрожащая стрела. Гребцы, издав тихий протяжный стон, вновь расселись по лавкам и, протолкнув весла в бортовые отверстия, привычно напрягли свои спины. Триаконтера, словно пришпоренный аргамак, резко набрала ход и помчалась вперед, оставляя за кормой струю взвихренной пенной воды.
Выронив ведро из внезапно ослабевших пальцев и даже не заметив этого, Хорив бросился к борту и, навалившись на него животом, до рези в глазах вгляделся в простиравшуюся перед ним туманную даль. Во рту у него внезапно пересохло, а его сердце колотилось как бешенное, словно птица, во что бы то ни стало вознамерившаяся разбить запершую ее клетку – или разбиться сама. Умом он понимал, что это безнадежно, что никогда уже не будут бороздить просторы морей синие, как грудь зимородка, корабли Трои, которые уже десять лет назад, в самом начале войны, были либо потоплены ахейцами, либо захвачены ими и перекрашены в цвет воронова крыла. Однако душа его требовала чуда – и ждала его несмотря ни на что.
Наконец он увидел то, что так напряженно искал в течение нескольких бесконечных мгновений, и его сердце разочарованно упало. Парус, горделиво вздымавшийся над винными волнами Миртойского моря, был явно черный, как и гептера, несшая его. Кеметийцы тоже рассмотрели это, и их лица мгновенно посуровели, а руки сами собой потянулись к поясам за оружием. Они не забыли, что учинили над ними ахейцы под стенами обреченной Трои, и в их сердцах вспыхнул всепожирающий огонь близкого, хотя и запоздалого отмщения. Моряки с надеждой повернулись к Камесу, ожидая приказа, и наварх не разочаровал их.
