Остров душ - страница 27

Среди веселящейся публики на дворе фермы самые молодые состязались друг с другом на стоге сена в s’istrumpa, очень древнем искусстве боя, похожем на греко-римскую борьбу, в котором Ладу, обладающие циклопическими телами, выделялись природным талантом. Очаги, окруженные камнями, факелы и пылающие жаровни, разбросанные по двору, освещали местность. Девушки ходили среди родственников, неся подносы с пробковой коркой, на которых на подложке из хлеба carasau лежали куски козьего сыра и ломтики сала.

Из дома, где готовили первые блюда, доносился сильный аромат рагу из дикого кабана, который подавался с восхитительной пастой maccarrones de busa, приготовленной вручную старухами. Несмотря на холод, все ели на свежем воздухе, возле костров, согретые binu nieddu, обилием еды и эйфорией от совместного торжества. Длинные скамейки и накрытые столы были расставлены так, чтобы вместить всю семью, в которой было чуть более девяноста человек.

Бастьяну вернулся из полей вместе с двоюродными братьями и своим старшим сыном Микели. По традиции они сожгли прошлогодние чучела, а потом все вместе помочились на угли. Как только он приблизился к клетке, к нему подошла женщина, закутанная в темную шаль. Это была тетя Гонария, воспитавшая Бастьяну и ставшая для него матерью.

– Он хочет тебя видеть, – коротко сказала старуха, прежде чем испариться в ночи, как призрак.

Бастьяну несколько секунд смотрел на свою большую семью, ликующую и счастливую.

«Хоть так, – подумал он. – После стольких усилий они заслуживают немного беззаботности и веселья».

Это был год без дождя, и праздновать было нечего; тем не менее, для того чтобы сохранить свою семью вместе и заставить ее забыть о несчастьях, уготованных им природой, Бастьяну решил отпраздновать с размахом.

Он подозвал к себе Микели, и, вместе перейдя иссушенные поля, они направились к дому патриарха клана Бенинью Ладу. Старик ел один. Едкий ночной воздух был пыткой для его костей, с возрастом покрывшихся мелом.

– У-м-м, аромат молодой кожи… Это ты, Микели? – спросил старик, откладывая вилку и поправляя грубое шерстяное одеяло, накинутое на плечи. Свинина была настолько мягкой, что таяла, едва он касался ее языком, поэтому Бениньо мог ее есть даже своим беззубым ртом.

– Да, это я, – ответил подросток.

– Ты правильно сделал, что взял его с собой, Бастьяну. Микели однажды займет твое место. Он мускулистый мальчик.

– Ты в порядке, mannoi? – спросил Бастьяну.

– Да. Я наслаждаюсь праздником отсюда… Но праздновать нечего.

– Знаю. Но я думал о…

– Ты отлично справился, я не об этом. Твоя двоюродная сестра, жена Жаку, вчера родила мертвого сына.

– Я слышал.

– Signale malu este[51], – сказал старик. – Такое происходит с нашими женщинами уже второй раз за год. Для общины это предзнаменование смерти. Особенно после столь неудачного года, как прошлый. Со времен великого голода, когда я был мальчиком, я не видел такого неурожая. Мне уже несколько недель снятся плохие сны. В этих vijones malas я вижу, как наши поля полыхают в огне, а истощенные звери нарочно бросаются в огонь… Дует гнусный ветер, Бастьяну. Времена великой и ужасной засухи.

– Что еще ты видел? – спросил племянник.

– Я видел, как женщины оплакивают своих сыновей, как горят наши дома. Я видел, как сыновья восстают против отцов… Думаешь, я схожу с ума? – спросил старик.