Правую руку вообще не чувствовал, будто её и не было, поднять или повернуть голову тоже не мог, сам лежу брюхом вниз. Закатил я глаза под лоб, выпятил их как рак, вижу, ходят по траве чьи-то рыжие кирзовые сапоги, слышу голоса. Садясь в ГАЗон, я был в комнатных тапках, сейчас чувствую, что босой, пальцами шевелю, значит, ноги со мной, на месте, а вот где моя правая рука не знаю, не вижу, не чувствую. Ору, как я думал, во всё горло: «Гады, где мои тапки?» Пацаны слышат из-под груды металла мой то ли стон, то ли писк, врубаются: «Вован, да ты никак живой? А ну, кореша, взялись!». Взялись, да не тут-то было, попробуй, подыми грузовик. Побежали искать по обочинам что-нибудь подходящее в виде лома или трубы, но ломы вдоль дороги почему-то не валялись, а какие-то старые трубы нашли. Ну а я пока в это время отдыхаю в раздавленной кабине, на железе и под железом, откуда-то льётся на меня бензин. Сейчас только малейшая искра, и 90 кг шашлыка будут враз готовы. Не желая стать шашлыком, ору со всех силёнок: «Сволочи, не курите, сейчас рванёт, и вам не хило будет!». Теперь только я осознаю, что раз мужики живые, значит, меня не бросят, выручат, достанут из этого мангала с бензином. Мне повезло, что кто-то недалеко вывалил на обочину строительный мусор, там-то и нашлись какие-то трубы.
Засунули их под машину, поднажали и раздавили меня совсем. Оказалось, что нужно было не так и не туда, а совсем наоборот, но обо всём этом я узнал потом, когда очнулся на пыльной траве. Рука, которую совсем не чувствовал, хотя и была при мне, но как бы и не моя. Поворачиваю голову, вижу рядом Саню-мониторщика, это он занял мое место в кузове, а сейчас у него вскрыт череп, и всё забито пылью с запёкшейся кровью. Санёк был ещё жив, но без сознания, придя ненадолго в себя, он только спросил: «Как ребята?» Это были его последние слова, не приходя в сознание, Санёк умер в больнице Сеймчана, куда нас доставили санитарным вертолётом. Врачи сказали, что он был весь изломан, и шансов выжить – никаких.
У него осталась молодая жена с грудным ребёнком, мальчиком, тоже Санькой. Они были колымскими аборигенами, а у местных пацанов, в большинстве случаев, одна дорога. Это дорога отцов старателей, золото требует жертв, крови, человечины. Уже потом я узнал, как всё было. Когда началось наше авто-сальто-мортале, ребят сразу выбросило из кузова, а Саня каким-то образом оказался под кузовом, и парни голыми руками порвали толстый деревянный борт, доставая его, хотя и сами были ободранные, побитые и едва стояли на ногах. Они же вытащили и спасли меня, спасибо Вам, коллеги, старатели, браты!
Что касается водилы, то, оказывается, когда ГАЗон в последний раз стал на борт, как бы раздумывая, стоит ли ему кувыркнуться ещё раз, он наступил на меня, как на труп, чтоб ловчей было выскочить из кабины, схватил из бардачка стакан, и вылетел наружу, как бы подтолкнув грузовик, отчего тот опять по ходу рухнул вверх колёсами на крышу кабины.
Кабина сминалась как картонная, не спеша, но неотвратимо, со скрежетом металла и хрустом стёкол, потом я выключился. У водилы не было даже царапины, только носопырка разбита. Первым делом он поссал в стакан и заглотил свою мочу, потом стал просить парней, чтоб тоже плеснули ему ссанья, а то гаишники могут подумать, что он пьян. Сука! Ему было по херу, что он натворил, что людей покалечил, Саню убил, ребёнка осиротил, без отца оставил, а молодую жену вдовой сделал.
