– Вы не помните свою поездку?
Джонни аккуратно сложил билет вдвое и сунул его в нагрудный карман.
– Нет. Я не помню.
*******
Чем дольше я разглядывал стюардессу, тем больше начинал верить, что она – мумия, которую насильно вытащили из гроба и заставили работать на самолётах. Бедняжка, как же она хочет спать. А ещё она чем-то опечалена.
Если бы я умел, то написал бы про неё стихотворение. Высокое и благородное. Оно бы называлось «О зевающей стюардессе»:
Зевающую стюардессу
Сдали в багаж по ошибке,
Потом потеряли в Австралии,
Но дней через пять отыскали
И к самому Дому доставили.
– Дом этот не мой, – говорит стюардесса,
– Вы что-то опять перепутали.
– Но это ваш Дом, – отвечают.
– Нет. Слишком похож на пуделя.
– Вы правы, мадам, – отвечают, – ваш Дом
По ошибке доставили в Бельгию.
– А мы сейчас разве не там?
– Мы в Нигерии,
Наверное, снова ошибка, минуточку.
– Отлично (ещё я подремлю, хоть чуточку,
Вот так бы спала и спала целый век…)
– Мадам!
– Ну чего вам? Несносный вы человек.
– Это может звучать интригующе,
Но мы оказались в будущем.
Похоже, из-за системного сбоя
Здравый смысл вышел из строя.
Затем стюардесса подняла бы голову к небу и увидела ужасно длинную и широкую пробку из летающих машин, которая тянулась бы с запада на восток, с севера на юг и в других направлениях. Потом стюардесса сделала бы глубокий вдох и сказала себе: милая, ты понимала, куда идёшь работать, поэтому держись.
– Всегда она так! – закричал Джонни Вудхауз прямо мне в ухо.
– Что?
Я подскочил в кресле и чуть не пробил головой обшивку самолёта, подвергнув опасности жизнь и здоровье пассажиров. Детектив, сложив руки на животе, всматривался в переднее кресло. Синее в белую полоску. Он нервно жевал спичку.
– И зачем так пугать! – взвинтился я, – ведь я чуть не пробил головой обшивку самолёта.
– Мне показалось, что ты умер, – проговорил детектив.
– Я живой! – заявил я, весьма гордый этим фактом.
– Рад за тебя, – ответил детектив безрадостно.
Ещё пару минут я переводил дух и пытался заесть испуг бортовой едой. В иных обстоятельствах я, конечно, не решился бы её есть. Но сейчас мне надо было отвлечься.
И вот, когда я уже почти поднёс ко рту ложку с каким-то горчично-бело-зелёным веществом, пахнущим пластмассой, Джонни Вудхауз сказал:
– Я так понимаю, ты меня вообще не слушал.
– Что? Нет, я…
Ложка с веществом мигом вернулась на поднос.
– Прекрасно. А то я уже начал жалеть о сказанном.
– О чём вы говорили?
– О чём ты думал в это время? Извини, конечно, но ты выглядел, как лунатик. Жуткое зрелище.
– Я сочинял стихи. О стюардессе.
– О ней? – Джонни Вудхауз кивнул в сторону нашей стюардессы, которая съехала головой на тележку с напитками и тщетно пыталась упереться рукой, чтобы выйти из этого затруднительно положения.
– Да, о ней.
Детектив вздохнул. И это был скорее мечтательный вздох, чем вздох отчаяния.
– Она замечательная, – сказал он.
– Вы её знаете? – спросил я.
– Нет. Но когда я смотрю на неё, мне кажется, что я знаю её всю жизнь.
– О, это, наверное, любовь с первого взгляда.
Джонни тряхнул головой.
– О чём это ты болтаешь?
– Ну, я слышал, бывает такое…
– Мне некогда забивать голову пустяками. Я должен разрушить проклятие и вернуть свою память, где бы она сейчас ни находилась.
Мы оба посмотрели на стюардессу. Ей уже почти удалось поднять себя с тележки. Кто-то из пассажиров предложил ей помощь. В ответ она махнула ладошкой, явно пытаясь сказать этим жестом, что с ней всё в порядке, затем потеряла равновесие и снова уронила лоб на тележку. Звякнули стаканы с газировкой.
