– Вижу что, сэр?
– Ну, это.
– А, это? Это… Господи, что это?
– Вот и я о том же.
– У вас голова перевязана. Вы ушиблись? Я вам сейчас принесу лекарства!
Джонни тяжело вздохнул. Это был вздох человека, который набирается терпения, чтобы пройти тяжёлый путь до конца.
– Мисс, взгляните, пожалуйста, на собачий язык, свисающий из коробочки на спинке кресла. Взгляните на кресло, обросшее белыми волосами. Вам это ни о чём не говорит?
– Это говорит мне о йети.
– Йети?
– Да, йети. Снежный человек. Мама часто рассказывала, что они живут высоко в снежных Альпах и прячутся от людей.
– Так, ещё раз…
Джонни набрал полную грудь воздуха.
И вдруг раздался сигнал тревоги. В салоне замигали красные тревожные лампочки, почему-то похожие на влажные собачьи носы. На радиосвязь вышел один из пилотов. Это был жизнерадостный азиат, который шутил про самолётный грохот.
– Дамы, господа и все остальные! – начал он бодрым тоном. – По техническим причинам мы вынуждены начать снижение чуть раньше обычного. Дело в том, что… да отстань ты. Тьфу. Хорошая псина, хорошая. Дело в том, что оба двигателя как-то подозрительно рычат. А я говорил вам, что знаю толк в этих вещах. Ничего страшного! Мы приземлимся на воду всего лишь в десяти милях от Кура-Кура, и остаток пути преодолеем по воде. На то он и гидроплан, вы меня понимаете. Пфу, ну уйди ты, кому говорят. Фу! Фу, я сказал…
– На кого он фукал? – спросила стюардесса, – надеюсь, не на меня. Лин – ужасный шутник. Во время последнего полёта хррррр…
– Неужели она опять уснула? – спросил Джонни Вудхауз.
– Очевидно, да, – ответил я.
– Странная, – изрёк он после минутного раздумья.
Большой щенячий язык снова облизал детектива с головы до ног.
Тот не изменился в лице. Разве что самую малость. Он сузил глаза и процедил сквозь зубы:
– У этой штуки есть выключатель, как думаешь?
– У моего питомца выключателя, например, нет.
– Кто твой питомец?
– Я зову его Снежок. Он там, на чемодане. Снежок, поздоровайся с Джонни. Джонни – частный детектив.
– Отлично, теперь весь самолёт знает. Спасибо тебе огромное…
– Меня зовут Лёша.
– Спасибо тебе огромное, Лёша.
– Не за что.
– Это был сарказм.
– Что такое сарказм?
– То, что сейчас было. Это называется сарказм.
– Не понимаю.
– Ладно. Три-четыре. Ты правда таскаешь с собой это дерево и зовёшь его Снежком?
– Три четыре. Вам не кажется неуместным задавать такие банальные вопросы в нашей ситуации?
– Странный.
После чего Джонни Вудхауз был в четвёртый и далеко не в последний раз облизан мокрым собачьим языком. От языка несло авиатопливом.
Что до музыкантов, то они проспали это представление от начала до конца и проснулись, лишь когда самолёт сел на воду, и по неясной причине бросил притворяться лохматой собакой.
Позднее, когда другие четверо пассажиров, и мы с Джонни рассказали об этом случае музыкантам, те ответили, что у нас нет чувства юмора и малейшего уважения к воздухоплаванию.
*******
На чемодане по-прежнему росло моё дерево. А белая шерсть и языки вросли обратно в кресла. Мы медленно приближались к конечному пункту нашего путешествия – острову Кура-Кура. Самолёт подпрыгивал на мелких волнах. Два больших поплавка уверенно держали его на воде.
Ещё чуть-чуть, и я окажусь на острове. Потом я приду к дяде и скажу: «Дядя, это я!» А он такой: «О, это ты! Как замечательно! Ты, наверное, и подарок привёз?» А я такой: «Да, привёз. Резиновые тапочки. Тапочки цвета зелёной морской волны». А он типа: «Тапочки? Неужели ты не мог придумать ничего получше? Неужели ты думаешь, что я фанат резиновых тапочек? Плыви-ка назад в Россию и притащи оттуда что-нибудь полезное». А я: «Плыть через два океана? Что-то далековато». А он: «Раньше надо было думать». Я совершенно обиделся. А я ему такой: «Но дядя…» А он: «Ну ладно, я передумал. Не плыви в Россию. Однако для искупления своей вины ты будешь съеден. На празднике, который я устрою в честь твоего приезда».
