А если она любит Андрея? Какой глупый вопрос, наивнейший. Должно быть, любит, раз выходит за него. Но… И он любит ее? Они оба любят и они счастливы? Я не стал сдерживать мыслей, которые обычно гнал прочь, – о физическом воплощении их любви. О том, как чужое тело дарит ей наслаждение, другому она отдает всю себя, дрожит, стонет, замирает под ним. На нем… Чертовы дьявольские картинки!
Все дело в том, что я до сих пор не забыл ее, прошло еще слишком мало времени, и если б им не жениться прямо сейчас, если б они подождали, когда меня перестанет беспокоить прошлое… Но не в моей власти изменить то, что случится. А если найти слова, что показали бы Анне, как мне плохо сейчас?
Моя душа наизнанку выворачивается, не хватает воздуха в комнате с раскрытым настежь окном, и ребра сводит… Она бы увидела, как мне плохо, поняла бы, что никто не страдал бы так за нее, как страдает Григорий. Вернулась бы? Ох, ну что за сентиментальный бред, что за дешевая мелодрама!
Я не знал наверняка – лишь три месяца мы встречались – любовь ли это была, но в одном оставался уверен: я буду очень, очень сильно страдать, если они поженятся. И еще чувство, необъяснимо давящее, чуждости, избыточности себя в этом мире, когда понимаешь, что двое влюблены и счастливы, у них свой дом, своя семья, жизнь одна на двоих, свои секреты, шуточки, привычки, любимый ресторан, свой ритуал прощания, семейные обеды с обсуждением, куда пойти в выходные… И тут ты со своими чувствами, нелепыми воспоминаниями, со своей мальчишеской влюбленностью – куда ты пытаешься влезть? В серьезную, настоящую, счастливую жизнь двоих людей – куда ты пытаешься втиснуться? Ты смешон, жалок, земля краснеет от стыда под твоими ногами. Как только вообразить ты мог, что кому-то вроде тебя позволено даже просто думать о ней, о совершенно, непоправимо, безвозвратно чужой женщине?
Измучился вопросами, мыслями, позволил слезам свободно стекать по лицу. Как я жалок, жалок, жалок… Уснул, обессиленный, в кресле.
Проснулся оттого, что кто-то с упорством стягивал с меня трусы. Какая-то новая девочка, лет двадцати, старательно тянула их, стоя на коленях, даже язык высунула от усилий.
– Эй-эй, ты чего делаешь? – засмеялся я. Спал, похоже, всего несколько минут – щеки еще были влажными.
Она, не поднимая головы, ответила:
– Роза сказала, ты не в духе и устал. Чтобы я все сделала сама.
– Ах, Роза… – выдохнул я.
Посмотрел еще раз на девчонку: короткие волосы лезут в глаза, тощая, а грудь, однако, на месте. Как им так удается, кожа да кости, а грудь хорошенькая, полная. У Ани тоже большая грудь, мягкая и упругая, с сосками цвета верескового меда… Девчонка продолжала возиться, я привстал, помог ей спустить с меня брюки и трусы. Она наклонила голову, но я сначала поймал ее за подбородок двумя пальцами, поднял лицо на свет.
– Эй, – улыбнулся по-доброму, – привет.
8
Несколько недель пронеслись как в тумане. Я ходил в офис, в суд, но ограничивался лишь механической работой – распечатать документ, подписать, заверить; протереть пыль в кабинете, полить цветы. Иногда пытался читать материалы дела, но в голове ничего не оставалось от прочитанного, только томительный шум. Выходил за кофе в полдень, бродил по парку, пока мамаши, выгуливавшие детей, не начинали подозрительно коситься на бесцельно шатающегося со стеклянными глазами мужчину. Иногда, присев на скамейку, крошил голубям остатки своего обеда. Хоть какое-то развлечение.
