12
Прошло полгода. К городу Р., крадучись, подбиралась осень, погода уже испортилась, время от времени накрапывал дождь. Игорь Ржевский, несмотря на ожидавшие его в предвыборном штабе неотложные дела, навестил меня вскоре после завтрака.
За прошедшие месяцы я осунулся, на впалых щеках треугольниками выступали скульные кости. Я открыл отцу, все еще одетый в домашний халат, неприязненно сощурил глаза на свет, предложил кофе. Игорь кивнул и последовал за мной на кухню.
Пока я готовил, видно было, как дрожат мои руки. Тонкие пальцы едва сгибались, ногти стали землисто-желтыми.
– Голова сейчас расколется, – не жалуясь, а сообщая факт, произнес я. Поставил на стол перед отцом кофе, сел напротив, отхлебнул из своей чашки, зажмурился. Глубокие морщины веером растянулись от глаз к вискам.
– Как продвигается кампания? – болезненно стискивая зубы, выдавил я вопрос. – Конкуренты дрожат?
Игорь улыбнулся.
– Дрожат. Понимают, что проигрывают, но поделать ничего не могут. За нас – жители города, это самое главное. Знаешь, сын, я всегда мечтал, чтобы люди здесь поняли, насколько важно каждому иметь самую малость – гораздо важнее, чем сделать из довольного обывателя очень довольного. Но даже я сам, сколько совершили мы для этого, даже я сам не предполагал, что удастся убедить людей отказаться от излишеств ради облегчения доли неимущих. Это ведь против человеческой природы, если вдуматься. Но они идут за мной, поддерживают мои идеи – и это чудо.
– Да какое чудо, тут дело в личном обаянии, Игорь Платонович. В вас же влюблены все женщины города от пятнадцати до пятидесяти пяти.
Игорь поставил чашку на стол и обхватил ладонью бороду, касаясь пальцами кончиков улыбки.
– Полно мелить чепуху. Как твои дела, Гриша?
– Хорошо, отлично, – поспешно ответил я и закашлялся.
– Куришь много.
– Знаю, папа. Не начинай.
– И если бы только курил… Зачем ты это с собой делаешь? – озабоченно спросил отец.
– Утро, – я с видимым равнодушием выдохнул, – не лучшее время для философских бесед.
– Ты себя убьешь так.
– Аминь.
– Гриша!
– Ну чего? – я, уже споласкивавший чашку под краном, зло развернулся от мойки и уставился на отца. – Пришел лезть мне под кожу? Не видишь, что и без того хреново?!
Вместо ответа Игорь встал, схватил меня за руку и притянул к себе. Поцеловал в лоб, усадил снова напротив. Заговорил медленно и спокойно:
– Хорошо, мы не будем ссориться. Расскажи мне лучше, как твои дела. Как работа?
– Дерьмо, – я пожал плечами. – Работа – дерьмо. Я уже почти год вожусь с делом Груздева – Молодского, а конца и края ему не видно. Слушание назначено на четвертое сентября, но Дугин наверняка попросит перенести дату на более позднюю. Он все еще не теряет надежды что-нибудь придумать.
– А он может что-то придумать?
– Нет, его карты биты. Мишиных усилий хватает только на то, чтобы оттягивать развязку, которая, он знает, останется за мной. Бесконечный ворох бумаг, ты бы видел толщину папки с материалами дела. Я сказал «папки»? Хотел сказать «папок». Там уже давно не один том.
– Но ты спокоен на этот счет?
– Абсолютно. С первого взгляда было ясно, что у Михаила нет шансов. Я уже не думаю об этом. Я вообще уже ни о чем не могу думать.
Я подпер кулаком лоб, губы изогнулись в печальную дугу.
– Женщина, о которой я рассказывал тебе, помнишь?
– Анна? – уточнил Игорь.
– Да, Аня. Она замужем кое за кем, и они ждут ребенка.
