– Нет. Времени особо нет. Так от случая к случаю.
– Естественно, вы же не писатель. Вы так, играете в писателя, так пытаетесь себя им представить, но, тем не менее, это неспроста, это не с каждым. Не каждый ради этой игры готов искать Острова. Редко, до обидного редко вы посещаете Острова, а на Южный вас вообще в первый раз допустили. Но представьте, что даже в редкие посещения вам бы было здесь неуютно, если бы вам мешали, к вам бы лезли с пустыми разговорами. Вас бы окружали люди, которые не понимают, зачем вы появляетесь на Островах, что вы здесь ищете, точнее, что вы здесь находите, ищете-то вы это постоянно и везде, но находите только здесь. Вам бы это понравилось? Нет. А значит, вы бы стали реже появляться на Островах, а значит, вы стали бы реже находить то, что вы только здесь можете найти. Это же так очевидно. Но, очевидно, это теперь, а тогда…. Тогда это понял только Пет. Это он пошел к губернатору, а тот был поэтом и художником. Пет объяснил ему, что Южный должен остаться только для тех, кто сам ищет Острова, потому что так уж устроен мир, что только на Южном они находят то, что ищут.
У меня уже голова шла кругом, но мне казалось, что я понимаю ее. Я с восхищением смотрел на человека, который так точно объяснял мне, зачем я с детства искал Острова и почему я всегда знал, что только в одном месте на земле есть, если оно вообще есть, то, что я ищу.
– Вы поняли, почему Пет разрешил вам здесь остаться?
– Нет.
– Он умеет узнавать тех, кто сам ищет Острова.
– Кто же он?
– Этого никто не знает, он шериф. Он создал на Южном такой заповедник для тех, кто сам ищет Острова. Они боготворят его за это.
– Вы говорили, что среди тех, кто сам ищет Острова, есть те, кто остается, а есть те, кто только посещает. В чем между ними разница?
– А это уже не подвластно понять даже Пету. Вот вы посещаете, многие посещают, а есть те, кто остается. Например, отец Карла, – она стала говорить тише, косясь на Веру.
– А он здесь? – тихо спросил я.
– Теперь уже навечно.
– То…
– Всему свое время. Это, прежде всего, надо Карлу, а не вам. Давайте дождемся времени. Сменим теперь тему.
– Хорошо.
– Может вас что-то еще интересует?
Я задумался.
– Вспомнил. Из другой области. Я гулял перед ужином и увидел на причале какие-то машины, корабль. Что это? Литл и вы говорили, что все теперь переместилось на Северный.
– Тут все просто. Это Гарри-контрабандист. Это его корабль. Он всегда поздно вечером, а то и ночью перегружает свой товар в эти ужасные, вонючие создания, все время забываю их название.
– Фуры?
– Да-да, у них даже название от «фу» происходит. Мерзкие такие сооружения.
– Но это же просто машины.
– Молодой человек, все же я предпочитаю людей.
– Этот Гарри возит контрабанду, и все об этом знают?
– Конечно. Он потомственный контрабандист. Конечно, все знают. Что ж в этом страшного. Молодой человек, на Островах уже много десятилетий нет таможни, нет запрета на ввоз товара, нет денег за это, как они называются?
– Пошлины?
– Да, именно они. Гарри разгружает товар на эти, фуры, – она передернула плечами, – а они везут все это в порт на Северный, там проходят всякий, как это называется? Медицинский?
– Санитарный?
– Да, санитарный контроль и разгружаются на общие склады.
– Зачем же тогда контрабанда?
– Но вы же искали свои Остова, он тоже искал и нашел. Он загружает свою шхуну там, где и пароходы, которые доставляют товары к нам, но он идет по океану только по ночам, он разгружает только по ночам. Зато он чувствует себя контрабандистом. Это его жизнь. И здесь на Южном, только на Южном, никто в этом не сомневается, никто его не спрашивает: зачем? Здесь никого не спрашивают – зачем? Здесь все знают, если человек живет так, если он так чувствует, если он так видит жизнь и мир, то это его, и это отличает его от других, делает его индивидуальным. Раз так, значит ему так нужно, это его мир, его чувства, его понимание. Вам они могут нравиться или нет, но никто вам не дает права осуждать или подвергать их сомнению.
