От Петрозаводска до Иерусалима и обратно. Путевые заметки и впечатления паломника - страница 17

Киева, то что же можно сказать о красотах современного Киева и о том впечатлении, которое он производит на человека с мало-мальски развитым эстетическим чувством?! Причудливые и красивые здания предместья, сами по себе невольно привлекающие взор своей затейливою архитектурой, а иногда тоном красот и цветов, быстро переходят в дивную общую панораму. Утопая в зелени высоких и стройных (пирамидальных) тополей, акаций, каштанов и каких-то могучих великанов, город постепенно полуциркулем спускается к западу (или, что то же, к линии железной дороги), производя на вас чарующее впечатление. И трудно, да я и не в силах описать всей прелести открывшейся картины и передать того чувства, которое испытываешь, глядя на нее. Смотришь и не насмотришься, любуешься, восторгаешься и досадуешь, когда начинают по временам закрывать этот вид железнодорожные строения или запасные вагоны. Но вот, длинное строение совсем закрыло город. Поезд стал окончательно; началась обычная толкотня и суетня больших и многолюдных вокзалов. – Сдав вещи в контору для хранения, я тотчас же отправился в город. Рекомендованного мне о. протоиерея дома не оказалось (таково, видно, мое счастье). По словам домашних, он не приходил еще от своего приходского храма, где и пробудет, вероятно, часов до 5 вечера. Храм был не близко, а мне, между тем, нужно было торопиться в Лавру, чтобы испросить позволение на завтра служить в одном из пещерных храмов, а потому, пообещав домашним о. протоирея еще побывать у них перед или после всенощной, я прямо же направился в Лавру. Пели херувимскую песнь, когда с трудом протеснился я в трапезный храм монастырский, где за производившимся обновлением Великой церкви совершалась поздняя литургия. Храм был переполнен молящимися; умилительные напевы лаврские, проникая до глубины души, возносили мысль горе, заставляя забывать про окружающее. Отстояв здесь литургию и приложившись к находящимся здесь святыням, я немедленно отправился в покои о. наместника лавры, и вручая вид свой келейнику его (сам о. наместник отсутствовал), просил, чтобы дозволили служить в ближних пещерах. Тот попросил прийти за позволением не ранее ½ 4 часа. До указанного срока времени свободного было достаточно; им я и воспользовался, чтобы посетить ближние и дальние пещеры и приложиться к мощам почивающих там св. угодников, причем переход от ближних пещер к дальним совершил не крытою галереей, а спустившись в глубину монастырского сада к колодезям преп. Антония и Феодосия. С трудом подымаясь от этих колодезей по крутым лестницам высокого обрывистого берега, невольно всегда чувствуешь благоговение к подвизавшимся здесь преподобным отцам, которые не почитали за труд ежедневно и, может быть, по нескольку раз подниматься и опускаться по этим крутизнам за водою для себя. – Ровно в половине 4 часа я уже был снова в покоях о. наместника лавры, где немедленно получил от того же келейника нужное дозволение и с ним отправился для предъявления и соответствующих распоряжений к о. начальнику дальних пещер, где (за распределением свободных мест в ближних пещерах) дозволено было завтра служить мне. К моей немалой радости почтенный о. начальник благословил служить в пещерном храме преп. Феодосия. – Отстояв затем всенощную в церкви, что при странноприимной лаврской больнице, в начале 8 часа я отправился к о. протоиерею в его приходский храм. Несмотря на заметную усталость, о. протоиерей внимательно и сердечно поговорил со мною около часа. Разузнав, насколько я подготовлен к предстоящей поездке, он нашёл нужным и с своей стороны сделать несколько практических указаний и советов. Прежде всего, в Одессе при подаче прошения о выдаче заграничного паспорта он посоветовал совсем не подавать в канцелярию градоначальника бывшего у меня свидетельства епархиального епископа (его могли там оставить при делах, не выдать обратно), а только предъявить туда в том случае, когда прочих документов окажется недостаточным. Затем, во избежание лихорадок и дизентерии, которыми нередко заболевают паломники Святой Земли и от которых иные умирают, он убедительно просил во-первых, совсем не пить сырой воды за все время путешествия и, во-вторых, непременно запастись фуфайкой, которую лучше всего купить в Константинополе, где они очень дешевы (фуфайка, по его словам, очень нужна во время ночных путешествий по Палестине, когда температура очень падает и в воздухе становится даже холодно). Советовал также о. протоиерей быть крайне осторожным и в обращении с восточными людьми, не особенно доверяя им. После того заговорил о собственных своих путешествиях на Восток, как, заболев дизентерией, в первое из них он едва не остался на Сионском кладбище в Иерусалиме; сообщил почему-то, что на днях собирался было ехать в Палестину его родственник, студент академии; но он (о. протоирей) не посоветовал ему в виду тревожных слухов из Александрии, – «там ведь чумные заболевания еще повторились за последнее время», – добавил он. На мое замечание, что и новые заболевания, без сомнения, такого же характера, как и прежние, и потому не опасны, он, правда, отвечал полным согласием, но в то же время сказал, что, по газетам, на днях подвергнут 10-ти-дневному карантину в Пирее пароход с паломниками, шедший из Александрии в Россию. «А вы знаете, что такое карантин для большинства паломников, голодных и холодных?» – грустно спросил он. Я инстинктивно догадывался, что о. протоиерей скажет что-нибудь страшное, а потому и не стал просить ответа на поставленный им вопрос, – у меня и так не весело было на душе: «дизентерия, сионское кладбище, чумные новые заболевания, карантин», – все это, проносясь в мыслях, тяжело отзывалось в сердце. – «Разве в настоящее время опасно ехать в Палестину? – спросил я, прерывая наступившее было молчание. «Пока нет, – ответил он, – во всяком случае, на пути туда вам карантина не будет, быть может, не будет его и оттуда, – за полтора или два месяца вашего путешествия может многое случиться». Грустно и тяжело было на душе, когда я расстался с отцом протоиереем, который быть может потому и не щадил меня своими сообщениями, что испытывал твердость моего намерения посетить Св. Землю. Мысли о легкости получить во время путешествия опасную дизентерию, о новых чумных заболеваниях в Александрии, о карантине парохода с голодными и холодными паломниками, предрасположенными, стало быть, к тифу и другим повальным болезням, не выходили из ума и наводили уныние; мною начало было овладевать колебание. «Уж ехать ли? – спрашивал иногда я себя, – ехать ли, когда путешествие сопряжено с такими опасностями и когда люди благоразумные своим родным не советуют даже ехать?!» Но вот припомнились сборы, благожелания и напутственное благословение Владыки, колебание понемногу стало ослабевать, и я отложил окончательное решение вопроса до завтра, прося усердно свв. угодников печерских вразумить меня в данном случае. И молитва успокоила меня, возвратила нарушенный душевный мир.