Ну а что? Романтично же.
— Мы пришли. — Оповещает Селеста и останавливается возле каменного бюста.
Я приглядываюсь к нему и узнаю солиста любимой группы. Да, это он. Джим Моррисон. Его бюст разукрашен цветными красками, за ним также раскрашена бетонная плита.
— Вау! — восторженно произношу. — Он — легенда. Ты слушала их музыку?
— Выборочно отдельные песни. Поклонницей не была.
— А я был... — задумчиво тяну.
Мы стоим у могилы Моррисона еще какое-то время молча. Я вспоминаю, как в 11 классе мы с Максимом ездили в школу вдвоём на моей машине и по дороге слушали «Рок FM». Там часто крутили песни The Doors, и мы с другом подпевали им. Знали бы мы с ним тогда, как все сложится в нашей жизни...
Я бы постоял на могиле любимого певца еще, но заметил, что Селеста справа от меня стала нервно переминаться с ноги на ногу. Ей явно уже наскучило рассматривать разукрашенный бюст солиста The Doors.
— Ладно, пойдём отсюда? — предлагаю ей.
— Да, пойдём. Что-то мне стало не по себе.
— Да что ты говоришь? — спрашиваю с издевкой. — А я думал, ходить по ночам на кладбища — твоё любимое времяпровождение.
— Совсем нет. Я первый раз в жизни на кладбище ночью.
— К слову, я тоже.
В этот момент где-то над нами громко закаркала ворона, и Селеста вскрикнула.
— Тише-тише, это просто птица. — Я механически привлекаю ее к себе и обнимаю.
— Егор, мне страшно, — тянет со слезливыми нотками и обвивает меня руками в ответ.
— Пойдём отсюда.
Я крепко обнимаю ее за плечи, и мы направляемся к выходу. На удивление Селеста отнюдь не возражает, а тоже обнимает меня за талию. Мы идём очень быстрым шагом и через пять минут уже выходим из кладбища.
— Спасибо, — бросает Селеста охраннику, слегка сбавляя шаг.
— Не за что. — Кричит ей.
Мы уже вышли на оживленную улицу с множеством фонарей, автомобилей и прохожих, но при этом продолжаем идти, крепко обнимая друг друга. Я не хочу выпускать ее из объятий, и мне хотелось бы думать, что она тоже не желает выпускать меня.
Минут через 10 мы выходим к Сене и останавливаемся на набережной.
— Куда ты хочешь теперь? — поворачивается ко мне всем корпусом и смотрит прямо. Она убрала руку с моей талии, и мне вдруг стало так холодно.
— Не важно, куда. — Я смотрю ей ровно в глаза, а потом резко притягиваю к себе и целую.
Она отвечает мне. Обвивает меня обеими руками и прижимается к моему телу еще плотнее. Сейчас наш поцелуй намного более страстный, чем тогда на Монмартре, когда мы едва касались губ друг друга. Сейчас же мы играем языками, я веду свою ладонь по ее спине, запускаю в мягкие волосы до плеч...
Когда мы прерываем поцелуй, то еще долго стоим, соприкоснувшись лбами. Я так много хочу сейчас ей сказать, но в то же время совсем не нахожу слов. Она первая отстраняется от меня. Смотрит с улыбкой, берет меня за руку и тянет вперёд по набережной.
— У меня к тебе новый вопрос, — говорит, доставая сигареты. Засовывает в рот папиросу, поджигает ее, затягивается и выпускает дым. — Во сколько лет ты лишился девственности и при каких обстоятельствах это было?
Меня от этого вопроса разбирает смех. Я тоже прикуриваю.
— Не ожидал от тебя такое услышать.
— Люблю быть непредсказуемой.
— Я уже заметил. В 14 лет в летнем лагере с девушкой, которая работала в нем вожатой нашего отряда. Ей было 19 лет.
Селеста резко останавливается и в ужасе на меня смотрит.
— Что??? Это же изнасилование несовершеннолетнего! Харассмент!
