– Немодная я готова к приключениям!
– Ура, – хмыкнула Лима и в несколько пассов создала в волосах принцессы иллюзию нескольких нежно-розовых цветов. – Теперь точно готова.
Спустившись вниз, Лота тут же подошла к Лавандовому эльфу.
– Прошу прощения, риэль Гилрин. Лима видела в городе подпоясанную эльфийку. У вас изменилась мода? Мы еще успеем купить пояс? Или... С вами все в порядке, риэль?
Глядя на пошедшего пятнами эльфа, Лотанари начала судорожно вспоминать все, что ей известно из исцеляющих заклинаний. Но, как назло, на поверхность всплывали лишь всякие глупости – как отогнать икоту, как прочистить дыхательные пути...
"О, может, прочистить ему дыхательные пути? Вдруг он что-то тихонько жевал, когда я его окликнула?"
Но прежде чем Лота успела блеснуть колдовскими познаниями, эльф справился со своим неожиданным приступом и, согнав со щек красные пятна, тихо-тихо что-то сказал.
– Простите, риэль, – подалась вперед Лотанари, – я не расслышала.
– Он сказал, что пояс носят только продажные женщины и только ночью, – повторила вместо эльфа Лима.
Гилрин кивнул и, поклонившись, поспешно отошел в сторону.
– И стоило так смущаться, – проворчала Лота. – Я думала, он прям у нас на глазах дух испустит.
– Зато мы бы точно узнали, превращаются ли эльфы после смерти в деревья, – пожала плечами лисица.
Моргнув, принцесса задумчиво произнесла:
– Не узнали бы: если превращение происходит сразу после смерти, то из половины домов должны торчать деревья. Быть может, они из могилы прорастают?
Лисица пожала плечами и сменила тему:
– Хорошо, что я не тиснула с веревки поясок. Я бы могла, но удобрение мешало.
– Лима, воровать нехорошо, – укорила подругу принцесса и тут же подозрительно прищурилась, – а в тебя точно кинули удобрением? Или ты пробралась в дом?
Лима посмотрела на подругу честными глазами и проникновенно ответила:
– Точно кинули. Сама бы я была куда аккуратней. А к веревке я бы могла приклеить мелкую монетку. Я тот пояс потому и не взяла, что он был откровенно так себе.
Так, болтая, подруги вышли на улицу и ахнули: кто-то снял с кареты иллюзию.
– У Ринки будет истерика длиною в пару месяцев, – выдохнула Лотанари.
– Это та самая карета, что шарх Аконахар прислал твоему отцу? – завороженно спросила Лима.
– Она самая, – кивнула Лотанари. – Надо же, а я и думаю, что она такая просторная и не трясет. Так-то я решила, что это из-за нервов. Ну, что мне так плохо в душе, что тяготы дороги не заметны.
– Это ведь первый выезд для этой карты, да? – Лима коснулась бело-золотого бока кареты, подковырнула когтем драгоценный камень и довольно хмыкнула: – Крепко сделано.
– Да. Папа велел поставить карету подальше от наших экипажей и сам, лично, накрыл ее защитным куполом. Мама же сразу начала требовать карету для Талорины. Там же все зачарованное, не трясет и не качает, самое то для избал... для больного ребенка.
– Да, новой жемчужине рода Нейрин нанесли сразу два удара: из зеркала и с конюшни, – хмыкнула Лима. – Вот даже с некоторым трепетом внутрь залезаю, а ведь мы там уже были.
Лотанари испытывала схожие чувства. А еще ей было дико интересно, чья это была идея: отца или брата? Все-таки передать подарок шахра отпетой дочери – это довольно рискованный политический ход.
"А с другой стороны, нельзя бесконечно держать подарок в запасниках, посол Шахрии не дремлет и не забывает подкупать прислугу. Одно дело – отдать подарок любимой дочери, что навеки покинула королевство, а совсем другое – отказаться использовать карету и отдать младшему ребенку. Тут прямое оскорбление из разряда «ваш подарок недостаточно хорош». А мама бы папу в покое не оставила, и в итоге братец бы сжег карету ко всем дрархам", – вздохнула про себя Лота.
