В аэроклубе подошло время практики. Первый полёт оказался для Петра Пискунова последним: учебный У-2 мгновенно выявил его профнепригодность. Когда приземлились, юноша выпал из кабины и долго лежал на лётном поле, приходя в себя. Джанкойский райвоенкомат направил несостоявшегося лётчика во 2-е Орджоникидзевское военное пехотное училище.
Команда для отправки в столицу Северо-Осетинской АССР формировалась в Симферополе. Каждый явился на республиканский сборный пункт с ложкой, кружкой, нитками с иголкой, зубной щёткой, мылом и полотенцем. Там новобранцы получили по вещмешку, круглому котелку и фляжке, паре нижнего белья и байковых портянок.
Быть может, выдали ещё, как описывает Юрий Гончаров, «по два брикета горохового концентрата, из которых в котелках на огне костров можно было сварить гороховую похлебку или, погуще, гороховое пюре, и по банке с каким-то консервированным содержимым, но без этикеток, разъясняющих, что внутри.
Раздатчики, те же самые порученцы-помощники, что бегали с нарукавными повязками, про банки сказали, что в них перловая каша с кусочками свинины: можно есть холодной, можно разогреть на костре, а можно сварить суп, это лучше, потому что еды получится больше: на полный котелок воды достаточно одной банки»129.
Вряд ли на симферопольском перроне – том самом, где в 1912-м впервые в России прозвучал марш «Прощание славянки», эту хватающую за душу музыку слышали отец и провожавшая его подруга, моя будущая мама.
Скорей всего, без всякой помпы, как рассказывал тот же Гончаров, «призванных погрузили в двухосные товарные вагоны с трафаретными маркировками на дощатых стенках “40 чел. – 8 лошадей”.
В товарном вагоне пахло дезинфекцией, произведённой после предыдущей партии призывников, опрыснутые из распылителя дощатые нары ещё полностью не просохли, были кое-где влажными. Тем не менее на них уже сидели и лежали, подстелив под себя что-нибудь из своей одежды.
Вагонная дверь была распахнута во всю ширину, поезд, покидая город, шёл по высокой насыпи, внизу мелькали последние одноэтажные домики, тонувшие в густой листве яблоневых и вишневых садов. Солнце садилось по другую сторону поезда, в окнах домишек вспыхивали его оранжевые, радужно раскрашенные лучи, с силой прожектора больно ударяли в глаза»130.
Приходится гадать, как добиралась группа новобранцев из Крыма в Орджоникидзе (Владикавказ). Не знаю, оставался ли открытым путь через Джанкой, а далее по мосту и насыпной дамбе через Сиваш. Возможно, двинулись по железной дороге до Керчи, оттуда – паромом на Таманский полуостров, либо морским транспортом в один из портов Северного Кавказа.
В любом случае путь в училище отцу запомнился. У каждого, кто тогда передвигался, запечатлелись в памяти переполненные эшелоны, битком набитые вокзалы на пересадках, вражеские авианалёты. Полмиллиона военнообязанных, призванных по мобилизации в первые месяцы войны, не смогли добраться до воинских частей…
Как бы то ни было, отцу с попутчиками удалось проскочить, пока не захлопнулся капкан, в котором оказался Крым. Солнечным утром они прибыли на железнодорожный вокзал североосетинской столицы. В сентябре здесь, как правило, ясно, дожди идут не чаще трёх раз в месяц. И тепло: средняя температура воздуха днём не ниже плюс 22, вечером – выше плюс 11.
Впечатлял горный пейзаж. Скоро для отца станет он привычным, обыденным. С южной, юго-западной и юго-восточной сторон Орджоникидзе прикрывают горы высотой до километра, за ними возвышается Скалистый хребет, а при ясной погоде видна и двуглавая вершина Казбека.
