– Похоже, запрет был не просто так, – хрипло выдохнул он. – Добро перевели… в какую-то жуткую альтернативу.
В этот момент тело дёрнулось. Судорога. Вторая. Потом третья – сильнее. Как будто невидимые цепи начали разрывать его изнутри. Из горла хлестнула кровь. Свет. Резкий, как взрыв. Над его головой появился нимб – сияющий, белоснежный, как лезвие, вращающийся, как солнечный диск. Он вспыхнул, ослепляя, будто световая граната в ночи.
Седьмая зажмурилась, заслонив глаза. Медик отшатнулся, прикрываясь рукой. И в ту же секунду – трещина. Нимб раскололся пополам, будто зеркало, брошенное на камни. Осколки посыпались вниз и испарялись, тая, как снег на чёрной плите. Половина осталась, паря над телом, пульсируя мягким белым свечением.
– О боги… – прошептала Седьмая. Лоб юноши начал вспучиваться. Кожа треснула, разъезжаясь в стороны, как смятая ткань. Из раны вышла кость. Острая. Изогнутая. Кровь стекала по виску. Рог. Огромный, как у зверя, которого никогда не показывали в священных книгах.
– Он… он обращается! Зови стражу! – вскрикнула Седьмая.
– Погоди. – Медик схватил её за запястье.
– У нас договор. Если он действительно обратится – она тут же заберёт его душу. А мы… на её территории. Пока он в этом теле, у нас ещё есть шанс.
Седьмая дрожала. Не от страха за себя. Она сжимала кулаки – белые костяшки, стиснутые зубы. Это был страх… за своих. Все сто душ в этом проклятом месте были её детьми. Каждого она защищала, как могла. И каждый новый потерянный – прожигал дыру в груди.
Тело продолжало меняться. Глаза распахнулись – резко, будто от толчка. Один – горящий голубым, неестественным светом. Второй – наливался кровью, зрачок расползался, белок чернел. Пальцы вытягивались. Суставы трещали. Ногти – удлинялись, чернели, словно кости прелого дерева. Он сорвал с себя пуговицы – костюм рассыпался. На груди – вспышка жара. Символ. Вырастающий изнутри. Не просто круг – пентаграмма, но… искажённая, сложная, многослойная, будто сама структура иной реальности. Она горела на коже. Жгла. Пульсировала. Седьмая всматривалась в выжженную пентаграмму на груди. Символы пульсировали, словно дышали.
– Она запечатывает его… – прошептала она. – Если не остановится – он умрёт как демон.
Пламя в знаке дрогнуло и потухло. Пентаграмма медленно исчезала, будто впитываясь в кожу. Свет на лбу погас. Рог, торчавший из рассечённой кости, начал втягиваться обратно, скрываясь под кожей.
Глаз – тот, что сиял холодным голубым – мерк. Второй, налитый кровью, постепенно обретал белок. Дыхание стало ровнее.
– Всё… – выдохнула Седьмая. – Всё уходит…
Но в следующую секунду – вспышка. Вторая. На груди выжигался новый символ. Уже не круг, не пентаграмма. Треугольники. Символы. Углы. Геометрия, чуждая человеческому восприятию. Как будто сама материя делала надпись. Нимб над его головой задрожал. Посерел. И начал сыпаться осколками, исчезая, словно выдох пепла в ночи. Тело расслабилось. Форма стала прежней. Руки – человеческими. Кожа – ровной. Символы растворились. И вдруг – вдох. Он открыл глаза.
Мир плыл. Цвета и формы сливались в безмолвие. В груди жгло. Будто глотнул раскалённого воздуха. Он попытался пошевелиться – пальцы дрожали, мышцы наливались тяжестью. – Живой… – донёсся до него чей-то голос. Он вдохнул ещё раз. И ещё. Рот приоткрылся, но язык не слушался. Мысли сбивались, но внутри… внутри пульсировало одно слово. Одно имя. Оно всплыло не из разума – из глубины.
