– Я всегда один и тот же. Ты просто не был тем, кто мог смотреть.
Старик внезапно дёрнулся. Рывком. Резко. Будто сломанная кукла, ожившая на дёрганых нитях.
Я инстинктивно отпрянул, сердце рванулось к горлу, ладони вспотели. Он оказался слишком близко. Слишком. Нарушая границы, которые никто не должен переходить.
Старик медленно, с каким-то почти животным влечением, вдохнул мой запах. Глубоко. Словно этот вдох был ему нужен, как последняя затяжка перед казнью.
– Ах… – прошипел он. – Так ты… свежая кровь. Я бы тебя сам с удовольствием… поглотил. Но… у самой Тьмы на тебя большие планы, парень. Так что пока – беги.
Мне стало не по себе. Я попятился, вырвался из его взгляда, решив просто уйти. Плевать. Пускай он там… с ума сходит наедине с Лексусом и шизой. Я сделал три шага.
За спиной раздался голос – тягучий, с хрипом, будто говорил не один человек, а целый хор голосов, сложенных в одну гниющую глотку:
– Думаешь, он выкарабкается? Герой… вернётся…, и ты его обрадуешь… своими подписчиками… своим монтажом… тем, какой ты неудачник? Хах… но не-е-ет…
Я застыл. Сердце ёкнуло, будто кто-то выдрал его и сжал пальцами. Он продолжал. Тихо. Густо.
– Он уже мёртв. Пока ты здесь, носишься со своим микрофоном… Диабло уже смакует его внутренности. И ты это знаешь.
Я обернулся. Он стоял, как статуя, но казалось, что вокруг него дрожит воздух. Как вокруг разогретой плиты. Как в аду. Я ничего не сказал. Что можно сказать, когда кто-то выплёвывает твою самую боль… громче, чем ты сам можешь признать?
Он облизнул губы, взгляд был голодным и жадным, но при этом отстранённым, как у бездомного, разглядывающего витрину ювелирного. После его слов я вдруг почувствовал, как кровь идёт по венам тяжело. Словно тягучий свинец, будто сама сила в теле решила замедлиться.
Он – сошёл с ума. Определённо. И, судя по всему, я стремительно догоняю его. Я отступил, вырвался из взгляда старика, прошёл к двери хостела. Потянул за ручку. Щелчка не было. Но вместо этого – вся дверь вылетела с петель. С грохотом, с рыком, как будто сама устала быть частью этого мира. Она рухнула мне на плечо, тяжело, со злым скрежетом.
Еле удержав её, приглушённо выругался, и дрожащими руками, медленно опустил её на пол.
– Ну и… вход, – прошептал я. – Спасибо, дом. Ты всё ещё умеешь удивлять.
[Запись 4. Дневник, 02:36]
Лестница скрипела, как старуха с одышкой. Я поднялся на второй этаж. Коридор был пуст. Молчалив. Свет едва дотягивал до конца пролёта. Каждая дверь – одинаковая. Только мой номер, выцарапанный, словно ногтем: “19”.
Я достал ключ. Попробовал вставить. Не входит. Повернул. Ноль. Ещё раз. Ни щелчка, ни сопротивления. Словно замок сказал: “ты чужой.”
– Конечно, тварь ты… не подходишь, – прошипел я сквозь зубы. В груди вскипел гнев. Не на замок. Не на хостел. На всё остальное. На отца. На себя. На этот грёбаный город. На этот сон, который не заканчивается.
Я ударил ногой по двери. Гулко.
– Да пусть движок стуканет у твоей сраной машины, ублюдок ненормальный! – заорал я, не сдерживая ни грамма.
Удар. Ещё. Ещё. Дерево хрустело. Я хотел, чтобы что-то сломалось. Хоть что-то, кроме меня. Дверь поддалась. Треск. Резкий скрип петель. Я ворвался в номер.
– Что ты можешь знать?! – выкрикнул в пустоту.
Комната встретила меня равнодушием. Пыльная тишина. Серое покрывало. Мёртвый чайник в углу. Я рухнул на кровать, глядя в потолок.
