Они смотрели. Не на меня. Сквозь. Как на нечто чуждое. На ошибку.
Из старых колонок заиграл “Nightcall” Kavinsky. Медленно. Густо. Даже музыка звучала, как смерть, забытая на виниле. И вдруг – всё закончилось. Разом. Они отвернулись. Вернулись к рюмкам, к своим беззвучным разговорам. Будто меня и не было.
Я сделал шаг. Ещё. Барная стойка была пуста – кроме одного места. Он сидел там. Единственный, кто не делал вид, что живёт. Мужчина. Лет тридцати пяти. Небритое лицо, скорее легкая щетина, впалые щеки. Чёрная водолазка, брюки испачканы чем-то бурым, почти как засохшая кровь. Он держал стакан, будто это было последнее, что держит его здесь. Запах спирта шёл от него, как пар от могилы.
Он пил не виски. Он впитывал его, как пыль впитывает дождь. Без эмоций. Без мимики. Как будто пил, чтобы удержать пустоту внутри.
Я прокашлялся.
– Дружище, не подскажете, какому виски тут можно доверять?
Он медленно повернул голову. Веки тяжелые, взгляд как затянутое окно – видно, но не пробиться. Он смотрел на меня не с раздражением. С жалостью. Словно видел, как я уже горю, но понимал, что не сможет предупредить.
– Бери любой… – хрипло сказал он. – И проваливай. Пока можешь.
Я завис. Не знал, что сказать. Слова стояли в горле, как ком. Он отвернулся. Сделал глоток. Руки дрожали. Я постучал по стойке. Бармен молча налил. Пахло ржавчиной и мокрым деревом. Я сделал глоток. На вкус – как сожаление. Старое, прокисшее, не твоё. В баре было спокойно. Подозрительно спокойно. Никто не обращал внимания. Никто не дышал громче нужного. Кроме него.
Он повернулся ко мне. Взгляд тяжёлый. Усталый. Человеческий.
– Парень, я не шучу, – выдохнул он.
– Беги отсюда. Это не место для перводневок.
Я сморгнул.
– Что ты имеешь в виду?
Он посмотрел на стакан. Покрутил его. Отхлебнул.
– Что ты сдохнешь в этом баре.
Я не сразу понял, что он сказал. Или не хотел понимать.
Он вытер рот ладонью. Вздохнул, как человек, который больше не держит фасад.
– Но мне, в принципе, плевать.
Делай что хочешь.
– Слушай, – попытался я включиться. – Я просто искал, где передохнуть. Тут вроде цивильно…
– Ты не отдохнёшь. Ты начнёшь понимать.И если начнёшь – уже не остановишься. – Он обернулся в зал. Показал подбородком на других посетителей.
– Видишь этих кукольных?
Они не шевелятся не потому, что спят. А потому что ничего не осталось. У них уже всё выгорело.
– А ты, – он повернулся ко мне, – ещё тлеешь. Поэтому ты им интересен.
Он сделал последний глоток.
– Хочешь совет? – пробормотал он, допивая свой виски. – Допивай и ливай.
Мужик встал с барного стула, потянул спину, хрустнув позвонками. Плечи сгорбленные, движения вялые, будто сам себя толкал вперёд. Направился к задней двери – чёрной, без табличек, как выход из сна. Просто ушёл. Без пафоса. Без взгляда назад.
– Тут что, все чокнутые? – выдохнул я, не то вслух, не то внутрь.
Я почти начал привыкать к здешней атмосфере. К этой ненормальной нормальности. К пустым лицам, к тусклому свету, к вязкой тишине. Но… Двери распахнулись. С глухим ударом. Будто влетели кулаком в грудную клетку бара.
Она влетела, не вошла.
Как человек, убегающий не от кого-то – от самого воздуха за спиной. Босиком. Ноги в грязи, одна ступня рассечена. Каждый шаг – мокрое пятно, которое медленно расползается по полу, как живое. Лицо – бледное, почти мертвенно. Волосы спутаны, будто в них застряли ветки.
