Я проваливаюсь в вязкий сон, вижу тебя в нем, и плачу – не то от радости, не то от грусти.
Мне давно не спалось так сладко. Мысленно благодарю друга за то, что он остановил время. Иногда нам всем это необходимо – чтобы кто-то отвел нас к прохладному ручью, прижал к себе и уложил на сырую траву.
Когда я просыпаюсь, к нам прибегает шоколадный в крапинку пес. Друг гладит его, а я пью сладкую газировку без пузырьков.
Нам больше нечего друг другу сказать, я вообще не знаю, о чем мне говорить с этим миром.
Я столько думаю о тебе, что мне уже чудится, что мне ничего не интересно, кроме тебя. О чем говорить? Я сама по себе не интересна.
Друг смотрит мне в глаза, и я – маленькая. Такая маленькая, что могу поместиться в мыльницу, лечь, и никогда никому ничего не говорить. Никто уже не пользуется мылом.
Пес убегает, виляя хвостом, мы провожаем его взглядом, и бежим, крича во весь голос, с холма.
Сайонара, песик, говорю я, оборачиваясь назад, другие руки будут гладить твою шерстку, другие люди будут отдавать тебе команды и чесать тебе пузико.
Ты пахнешь супом, и мне кажется это непростительным нарушением субординации.
Зачем тебе взбрело в голову пахнуть супом? Это пошло и неправильно. Запах супа – это полная ерунда.
На улице настоящая весна, хотя настоящей зимы так и не было. Я прилетела из лета и застала весну.
Ты прилетел из зимы и тебе кажется, что здесь жарко.
А мне вовсе не жарко.
Я думаю о том, что прежде моя жизнь вертелась вокруг тебя, и голова моя была забита одним тобой, а теперь она закружилась вокруг таблеток.
Я не спрашиваю тебя, зачем ты пахнешь столовским супом, от которого всплывают омерзительные воспоминания.
Зато ты спрашиваешь – действительно ли мне необходимы таблетки.
У нас, отвечаю я, в детстве был дед по прозвищу Магарыч. Всегда детишек чем-нибудь угощал, то булочками с изюмом, то леденцами. А потом пропал Магарыч. Долго его не было. Следов никаких отыскать не удавалось. Точно сквозь землю дед провалился.
Ну и что, спрашиваешь ты.
Я замолкаю и вижу Магарыча, как живого, каким он был, когда я была маленькой. Вот он стоит в десяти шагах, и я почти могу до него дотронуться. Только страшно. Потому что Магарыч, перед тем, как пропал, перестал пить таблетки, которые ему назначили, и ушел дикарем в лес. И случайно (я не знаю, конечно, как такое может произойти случайно) съел двух детей. Его нашли спустя пару лет, окоченевшего возле трансформаторной будки.
Я вспоминаю, что я тоже была ребенком, и тоже бегала, глупая, в лес звать Магарыча. Не мысля даже, что он мог меня съесть. Такое у нас было дурное развлечение.
Мне становится трудно дышать, но краски дня делаются ярче и насыщеннее.
Ты неуверенно подставляешь мне свое мягкое плечо, укрытое разноцветным пончо, которое я привезла тебе из Перу. Мне приятно и от того, что ты носишь мой подарок, и от того, что почувствовал, как мне нужно дружеское плечо под моей размякшей веснушчатой щекой.
В носу щекотно, и слеза выкатывается из глаза, и приземляется на асфальт рядом с твоей ногой. Пятно.
Мы все просто пятна.
Я замечаю белое пятно на воде, и сперва принимаю его за чайку, голодную отважную птичку. Но нет. Это бумажный кораблик, запущенный кем-то чуть выше по течению.
Я всегда любила раннюю весну: когда снег начинает подтаивать, солнце греет чуть активнее, и повсюду – ручейки, по которым весело прыгать и пускать корабли из бумаги или из скорлупки грецких орехов.
