Зизимор поджал губы, но вместе с тем довольно внимательно посмотрел на меня, но я сделал каменное лицо и не выдал своих чувств. Этот очкарик почти в точности умудрился прочитать мои мысли. В моей голове назревала имела такая идея и Зизимор своими словами просто оформил ее. Больше я ни о чем не решился его спрашивать. С меня хватило вчерашнего урока, чтобы десять раз подумать, прежде чем что-либо спрашивать.
Вскоре мы вышли из здания клиники. Как и в прошлый раз, Зизимор напомнил мне, как я должен вести себя и, пожелав мне приятной прогулки, куда-то ушел, а Мизантропов остался на крыльце. Я сошел со ступенек и пошел по парку. Сначала я шел по главной кленовой аллее, а потом свернул на одну из многочисленных асфальтовых дорожек, отходящих от аллеи каждые несколько метров в обоих направлениях от нее.
Надо было хотя бы запомнить место, в которое меня протащил тогда 212. Я припомнил, что мы с 212-ым проходили фигурную изгородь и кустарники боярышника, а когда мы с девушкой шли обратно, то миновали несколько небольших рощиц и озеро. Я осмотрелся вокруг. Фигурных изгородей было, хоть отбавляй, то же самое можно было сказать и про рощи, которые росли почти что на каждом шагу, и вместе с тем ни одного кустарника боярышника, но в метрах ста от себя я увидел блестевшее сквозь деревья озеро. Так как больше никаких альтернатив не наблюдалось, я направился к озеру.
Прогулка по парку хорошо повлияла меня и, что самое важное, мои мозги хоть немного проветрились, если можно было так выразиться. В парке абсолютно не было ветра. Сам воздух был не холодный, но и в меру теплый и при этом он был совершенно неподвижен, что поначалу было как-то неприятно, но я быстро привык. Иногда, как и в прошлую прогулку, кто-то из пациентов хватал меня за рукав и что-то спрашивал на незнакомом языке. Я только пожимал плечами и шел дальше, пока вдруг снова не услышал русскую речь. Я остановился, чтобы вглядеться в говорившего человека. Он стоял в одиночестве. Нижняя часть его изможденного, заостренного лица до самых скул сплошь заросла густой щетиной, которую при желании уже можно было называть козлиной бородой. Его странные ненормально блестевшие и одновременно мутные, слезливые, больные глаза покраснели так, что своим цветом и выражением они больше всего напоминали глаза кролика. Он смотрел на меня с непонятной надеждой, словно увидал во мне Спасителя. Русые длинные волосы его были взлохмачены и, похоже, что расческа не прикасалась к ним столько же, сколько и бритва к его подбородку. На вид ему было лет тридцать пять. На его груди я увидел жетончик с номером «861». Отрывистым хриплым голосом он спросил меня:
– Играешь в «Хаос Вселенной»?
– Нет, – его лицо как-то осунулось, и я понял, что сильно разочаровал его. – Но я хотел бы поговорить с тобой. Здорово встретить человека, который разговаривает на родном для тебя языке. Ты давно здесь?
Меня так сильно интересовали ответы на мои вопросы, что я, воровато оглянувшись и увидев, что поблизости никого из медперсонала не наблюдалось, решил на время позабыть об инструкциях доктора. Для верности я взял человека за руку и вместе с ним сошел с дорожки так, что теперь нас немного прикрывали тонкие деревца, росшие сразу по пять-шесть вместе и напоминавшие этим гигантские опята.
– Я? – человек замялся, словно находился в прострации, и произнес каким-то потерянным тоном. – Год или два. Я не помню. Зачем?
