Мои размышления были прерваны возращением Зизимор. Про Мизантропова можно уже и не упоминать.
– Что вы так мало ели, 639? – спросил меня Зизимор.
– Ваши частые визиты ко мне полностью отбивают всякое желание есть, – все же не удержался и съязвил я.– Ваше лицо со вчерашнего дня вызывает во мне одни отрицательные эмоции.
– Утренняя прогулка поможет вам нагулять аппетит. Идемте, 639, – Зизимор решил пропустить мою колкость мимо ушей.
Я переоделся в легкие туфли для прогулок, – почти картонные, – и мы вышли из палаты. По пути в парк Зизимор сказал мне, что это последний раз, когда он провожает меня. Дальше Мизантропов только будет открывать мне дверь из палаты, и я должен буду самостоятельно опускаться на лифте и выходить в парк.
– Вы мне начали доверять, доктор? – спросил я, когда мы уже спускались в лифте.
– Я думаю, что теперь-то вы точно усвоили урок, 639, – Зизимор снял очки.
Я почему-то подумал, что на том месте, где должны быть глаза, у него окажутся мертвые черные крестики, но нет, он лишь моргал, как слепой крот, протирая стеклышки очков платочком, вынутым им из бокового кармана. Затем, не глядя на меня, без всяких яких он прямым текстом спокойно добавил. – Если вам дорога ваша жизнь, разумеется.
Я не нашел, что ответить на эти откровенные слова. Тогда я объяснил себе, что все это делается только для того, чтобы сохранить железный порядок в клинике, который был просто необходим, если учитывать, что творилось за стенами клиники.
– Когда Колыхаев освободиться? – спросил я.
– Возможно, через несколько дней, 639, – мягко ответил Зизимор. По тону его голоса я понял, что ему понравилось мое смирение и он по-своему решил пойти мне на встречу. – Вы, помнится, хотели его спросить о чем-то важном? Вы не стесняйтесь, спрашивайте. Всегда лучше говорить только правду. Так вы не будете путать нас и сами не запутаетесь в своих заключениях, которые в вашем положении зачастую оказываются ложными. Помните, у вас полная амнезия и сейчас больше работает ваше подсознание и чувства.
Я немного поколебался. Как раз таки мое подсознание просто вопило о том, чтобы я вел себя более аккуратно и не доверял всем врачам клиники. Всем до единого. И, тем более, ни в коем случае не высказывал им всех своих соображений. Я сам понимал, что пока это были совершенно беспочвенные подозрения, но ничего с собой поделать не мог. Надо с этим поосторожней, одернул я себя, так недолго и до мании преследования дойти.
– Вы и детей бьете дубинками, если они отказываются сидеть за компьютером? – быстро спросил я.
Зизимор удивленно посмотрел на меня, но не так удивленно, как, если бы он был поражен самим вопросом, а так удивленно, словно ожидал услышать от меня нечто совершенно другое.
– Что вы, 639? – испуганно воскликнул доктор. – Вы, я погляжу, по-прежнему полагаете, что попали в руки каких-то сумасшедших. Как вам такая мысль в голову могла прийти! Конечно, нет. С детьми все обстоит намного легче. Ребенок, к счастью, еще не напичкан всеми теми предрассудками, так свойственным взрослым, которые последние не забывают даже при полной амнезии. Они более легко все воспринимают и более адекватно воспринимают наше лечение, принимая его, действительно за лечение, приносящее одну только пользу их организму, тем более что им нравится это занятие. Когда как вы, к примеру, думаете, что мы здесь ставим какие-нибудь опыты над людьми. Если же кто-нибудь из детей капризничает, то мы наоборот, не даем ему включать компьютер или уж совсем страшное наказание – лишаем его обеда. Для постоянно набирающего силу детского организма, поверьте, очень суровое испытание. Этого вполне достаточно, чтобы ребенок или подросток одумался и снова пришел в норму.
