На ухабистой дороге нашу машину всё время то раскачивало, то подбрасывало.
И вдруг – стоп: проверка документов. К нам подошел дедушка, спросил:
– Как вы тут?
Выслушав наши жалобы, он подбодрил всех, сказав, что мы немного меняем маршрут, и теперь дорога будет получше. Машины поехали, а я впервые не стала смотреть по сторонам и на убегающую вдаль дорогу.
– Фронт совсем близко, – сказал дядя, проверявший документы. А это значило – фашисты где-то рядом. Может быть, даже в том лесочке, который изо всех сил размахивал вершинами высоких деревьев, словно предупреждая нас об опасности.
Стало быстро темнеть. Пошёл снег. Он проносился мимо крупными редкими хлопьями. Я выставила руку, чтобы поймать хоть одну снежинку, но ничего не получилось. А тут бабушка с тётей Капой развернули над нами брезент и привязали его к заднему борту машины.
В темноте делать было нечего – только уснуть.
Проснулась оттого, что всё тело затекло. Машины стояли. Вокруг было тихо. Я подползла к заднему борту и высунулась из-под брезента. Тут меня и увидел Митя.
– Просыпайтесь, просыпайтесь, уже утро. Я давно вас сторожу.
Павлик тут же оказался рядом. Открыли задний борт, и вот мы на улице возле калитки, за которой стоял небольшой бревенчатый дом.
– Шагайте по дорожке, – сказал Митя, открывая калитку. – Вас там уже ждёт бабушка.
Снег лежал только на траве, а на дорожке, которая вела к низкому крылечку, было грязно и скользко. Встретила нас незнакомая бабушка с таким добрым лицом, что даже капризный Павлик позволил ей раздеть себя и разуть.
В кухне тепло, уютно, кругом половички. Приговаривая, какие мы хорошие да пригожие, бабушка усадила нас за стол.
– Сейчас картошечка поспеет, молочка разживёмся, – приговаривала она, нарезая ломтики от большого круглого хлеба. – А пока вот чайком погрейтесь, – она налила нам с Павликом по кружке чаю и ещё дала по кусочку хлеба с розовым салом сверху. Потом достала блюдечки, потому что чай в кружках был очень горячий.
– Откуда же вы едете, мои хорошие? – Спросила бабушка, обращаясь ко мне.
– Сейчас из города Орла. А раньше из города Клетня. А ещё раньше из Бежицы.
– Беженцы, значит, – покачала она головой, подливая чай в Павликино блюдечко.
Мы ещё не допили чай, как пришли бабушка Дуня и тётя Капа. Увидев нас за столом, они стали благодарить незнакомую бабушку, у которой оказалось очень трудное имя – Агриппина.
– Нас поселили неподалёку, в большом доме, – сказала тётя Капа. – Одевайтесь-ка, ребята, да поскорее.
Бабушка Агриппина положила в плетёную корзину хлеб, картошку, лук и пошла провожать нас.
В большом доме уже топилась печь. Нас с Павликом покормили горячей картошкой с постным маслом и отправили на печку греться. Мужчины уже сидели за столом и молча ели, когда в комнату вошли военные.
Их было трое. Двое остались у дверей, а третий подошёл к столу и спросил:
– Чьи это машины у дома?
– Это наши машины, – сказал дедушка, вставая из-за стола и вытирая полотенцем свои пышные усы.
– Ваши машины нужны фронту, – грозно сказал военный. – Немедленно разгружайте ваше барахло и передайте мне машины и шоферов.
– Я не могу этого сделать, – ответил дедушка, протягивая ему свою коричневую папку с документами.
– Ваши документы отменяются. Война, – сказал военный и, не глядя, швырнул папку – та, не долетев до стола, шлёпнулась на пол. – Вас я арестовываю – и под трибунал, – сказал он дедушке. – А вы, – это уже нашим водителям, – быстро разгружайте машины. За неподчинение по закону военного времени – расстрел.
