Если среди моих читателей есть матери, то вот им тест. Пусть они попробуют представить – в какой-нибудь тяжелый момент – дай бог, чтобы все-таки не очень опасный, во всяком случае, который в конце концов хорошо разрешится – но вот в момент своей тревоги и смятения пусть представят: могли бы они сейчас написать стихотворение о возможном неблагоприятном исходе, если… ну, всякое бывает, вы понимаете – в общем, как они будут страдать, если случится самое страшное… Подумать, например, о Богоматери – у нее все закончилось совсем плохо – ну вот сравнить свои потенциальные страдания с ее. Почему бы и нет?
Сын жив, а вы представляете, как глубоки и чисты будут ваши страдания, если он умрет. Наверное, все испытуемые тут скажут – нет, написать такое стихотворение мать не может, мы протестуем, мы догадались, что это не мать, эта – не из нашей команды. МЫ знаем, какие бывают матери и чего они не могут сделать никогда.
Стихи про дорогу, по которой сына везли, или: а туда, где молча мать стояла (когда сын ее, достаточно пострадав, уже умер, а у Анны Ахматовой вроде был еще жив, хотя всякий должен понимать – она очень волновалась, потому что никогда нельзя было быть уверенной), так никто взглянуть и не посмел – очень приятно читать, написано гладко, только нельзя представить, что это писала мать. Это – женщина, которая знала о существовании материнских чувств и необыкновенных материнских страданиях, и разжигала в себе эти образы, и очень похоже на правду их описала.
С Богородицей никто не захочет поменяться местами (кроме Ахматовой). Мы ей молимся, зная четко ту непреодолимую пропасть, которая нас от нее отделяет – она СОГЛАСИЛАСЬ, мы никогда не приблизимся к ней, и она всегда будет недосягаемой. Искательницам, монахиням хочется двигаться вперед. Но путь их не прям, он – не к цели, монашество не предписано нам как правильная дорога, это – боковая ветвь. У юной монахини не будет детей. Она не встанет перед выбором: не пожертвовать ли ими. Она не скажет страшного ответа самой себе – значит, подвиг ее никогда не будет великим и она нас ничему не научит.
Анна Ахматова не отказалась даже от хлыстика и перчаток, не пожертвовала ночей своих пламенным чадом – она предложила сразу Леву.
Лева сердился на мать за то, что она подписала какое-то любовное стихотворение тем числом, когда его, Леву, сажали снова в тюрьму.
О. Гильдебрандт-Арбенина. Девочка, катящая серсо… Стр. 245
Вот пишет женщина, полностью прожившая славу Анны Ахматовой, каждый день славы Анны Ахматовой был днем ее жизни. Она тоже писала стихи, тоже про любовь, но любовник ее, бывший муж Ахматовой Гумилев, одернул ее: Он сказал, что, если я достигну мастерства «говорить стихами», вряд ли буду иметь такой успех, как Ахматова, – она говорит о чувствах всех решительно женщин, а у меня что-то совсем свое… (О. Гильдебрандт-Арбенина. Девочка, катящая серсо… Стр. 124.)
Был, конечно, прав – Ахматова говорила от имени всех женщин, теми словами, которыми говорятся какие-то любовные стихотворения. Что-то любовное, любовь по-ахматовски – это то, чем женщинам с ахматовским складом предлагается заполнить свободное время, буде оно у них появится, – но уж отложить писание каких-то любовных стихотворений, когда в жизни случаются действительно важные вещи – рождение детей, их учебы, их муки (в случае Льва Гумилева, к сожалению, не в сладком их варианте) – это требование кажется им излишним.
