Даже в покое Амос производил впечатление постоянного движения. Он не был атлетом в общепринятом смысле. Маленький, но гибкий, нервный и невероятно пластичный, он обладал почти звериной способностью быстро бегать вниз и вверх по горам. Один из его любимых трюков – взобраться на высокую поверхность, будь то камень, стол или танк, и прыгнуть лицом к земле. Его тело падало совершенно горизонтально, но в последний момент он каким-то образом ухитрялся встать на ноги. Он любил ощущение падения и взгляд на мир сверху.
В 1950 году, вскоре после переезда его родителей из Иерусалима в приморскую Хайфу, Амос оказался в плавательном бассейне с другими детьми. У бассейна была десятиметровая вышка для прыжков в воду. Дети подначивали его спрыгнуть. Амосу исполнилось двенадцать, однако плавать он не умел – в Иерусалиме во время войны за независимость не было воды для питья, не то что для бассейнов. Тогда он подошел к самому старшему из детей и сказал, что он собирается спрыгнуть, но его потом нужно будет достать из бассейна. И спрыгнул. И начал тонуть. Старший мальчик его вытащил.
При переходе в старшую школу Амосу, как и всем израильским детям, требовалось решить, будет ли он специализироваться в математике и естественных науках или в гуманитарном направлении. Все, кто могли, шли изучать математику и науки – вот где был статус и будущая карьера. Дар Амоса к математике проявлялся, пожалуй, ярче, чем у всех его одноклассников. И он, один из самых способных в классе, приводит всех в замешательство – выбирает гуманитарные науки.
Рискованный прыжок в неизвестность объяснялся тем, что математику Амос, по его мнению, мог выучить и сам. Но не мог отказаться от редкой возможности получить в преподаватели гуманитарных наук Баруха Курцвайля[17]. «В отличие от большинства учителей, которые распространяют скуку и поверхностный подход, я полон удовольствия и удивления на его уроках литературы на иврите и философии», – писал Амос своей старшей сестре Рут, переехавшей в Лос-Анджелес. Амос писал для Курцвайля стихи и планировал стать поэтом или литературным критиком[18].
У него завязались глубокие и, вероятно, романтические отношения с новой ученицей Далией Равикович. После смерти отца девушка жила в кибуце, который ненавидела, потом неудачно прошла через несколько приемных семей. Она представляла собой образец социального неблагополучия, во всяком случае, его израильскую версию 50-х годов. И все же Амос, самый популярный парень в школе, сблизился именно с ней. Другие дети не знали, что и думать.
Амос еще выглядел мальчиком, Далия – уже почти взрослой женщиной. Он любил природу и игры, она… ну, когда остальные девушки отправлялись в спортзал, она сидела у окна и курила. Амосу нравилось находиться среди людей, Далия была одиночкой. Только позже, когда поэзия Далии получит высшие литературные премии Израиля и она станет мировой сенсацией, люди скажут: «О, понятно, два гения!»
Это было и так, и не так. Амос всегда был невероятно жизнерадостным человеком. Далия, как и Курцвайль, попыталась покончить жизнь самоубийством. (Курцвайлю это удалось.)
Как и многие еврейские дети Хайфы в начале 1950-х годов, Амос вступил в левое молодежное движение «Нахаль» и вскоре стал его лидером. Слово «Нахаль» было аббревиатурой еврейского выражения, означающего «Молодежь – первопроходцы и бойцы», а сама организация являлась ступенью перемещения молодых сионистов из школы в кибуцы. Идея заключалась в том, что пару лет они будут служить солдатами и охранять кибуцы, а потом и сами станут в них жить и работать.
