А Борисыч, напротив, постукивал по столу карандашом и явно пребывал в раздумьях.
– Как рабочая модель пойдёт, – наконец изрёк шеф, страшно картавя. – За неимением другой и времени.
– Рабочая? – осёкся я. – Почему не основная?
Он поднял на меня круглые глаза и сказал:
– Зайду издалека, но чтобы вы, дурни, поняли. Ответьте мне – кто такие архитекторы?
Мы с Колей переглянулись, у меня моментально включился режим отличника и перед глазами высветилась общеизвестная дефиниция… Уже, было, начал озвучивать её, но Борисыч перебил.
– Не, Елисей Петрович, по-писанному я и сам могу. Вы мне от души поведайте. От сердца, так сказать?
Я растерялся, честно признаваясь себе, что не очень понимаю, чего от меня хотят.
Борисыч продолжил сам:
– Архитектор – это художник! Творец! Демиург! – на каждом слове он пафосно воздевал руки вверх. – А значит и работы у него должны быть – шедевры! навека! А у вас что? Что это за мост? Где полёт? Где огонь, я вас спрашиваю? – он грохнул ладонью по столу так, что задрожали стаканы и бутылочки с минералкой. Шеф повернулся ко мне и начал: – Вот представьте себе, Елисей Петрович, юную хрупкую девушку, которая выгибается в страстном томлении. Её маленькие грудки смотрят острыми вершинками вверх, её волосы… Вы представили? – поинтересовался он.
Представил я. Представил, блин, на свою голову! Так, что пришлось вскакивать из-за стола и, под дружный гогот коллег, нестись в туалет…
Ну, Борисыч, ну, поэт хренов…
Ругался сквозь зубы, пытаясь погасить пожар в теле подручными средствами и холодной водой…
Когда, наконец, выполз к своему рабочему месту, шефа уже не было. Уехал в администрацию. С рабочей моделью раз другой нет.
А я – надел наушники, чтобы не слышать подколов и зубоскальства, и погрузился в работу. Старался поймать полёт и страсть…
А перед глазами рисовалось совершенно иное.
Светочка не выдиралась из моей головы, из сердца, из меня… Продолжала дурманить и сводить с ума…
Кое-как доработав день, направился домой, то бишь к тёте. Там у меня уютная комната, где можно запереться от всех и, наконец, забыться…
Подходя к дому, невольно бросил взгляд на окно. Форточка была открыта, и на ней сидел Вениамин. Он смотрел на меня внимательно, будто желая о чём-то предупредить. Я отсалютовал ему и начал подниматься по лестнице…
Открыл дверь и…
– А вот и он! – раздался радостный и слишком высокий голосок.
Рыжее недоразумение стояло посреди моей прихожей, ковыряя ножкой пол. Светочка Маресюк собственной персоной. Счастливая, улыбчивая и пьяная вдрызг.
– Ели-кто… – начала эта мерзавка… – Мы тут с Зиночкой, – мотнула головой и чуть не упала… – Ик…
Появилась и Зина. Обняла за плечи Свету, подтолкнула к выходу и сообщила:
– Светочка уже уходит, да, милая? – Маресюк кивнула, а точнее махнула рыжей копной, даже задев меня. Отшатнулся, будто то не медные волосы – а чистое пламя лизнуло руку.
Маресюк кое-как удалось обуться, потом она повертела у меня под носом своим смартфоном и проговорила:
– Бывай, Ели-кто, меня ждёт новый объект, – и, пытаясь попасть в лямки рюкзачка, напевала: – Коля-Коля-Николай сиди дома, не гуляй… ик… я уже иду к тебе…
С этими словами она, наконец, вывалилась за порог, а я уже хотел ринуться следом с криком: «Маресюк, стоять!», как из своей обители выбралась тётя:
– Елисеюшка, не хааадии… – опять затянула, закатывая глаза.
В довершение картины в прихожую вышел Вениамин и оглядел всех торжествующим взглядом: мол, ну, двуногие, классно я всё устроил.
