– Да. Сожаление выжигает все иные чувства. Ты прав, – Костя опустил голову.
Теперь они шли по левой стороне улицы.
– Сколько это может продолжаться? – спросил Артур.
– Что?
– Боль.
– Боль? У меня она была долго. Очень долго. – Костя шагал, глядя на свои ботинки.
– Сколько?
Костя выпрямился.
– Сколько, сколько?! Шесть лет постоянного присутствия. Но ты – не я! Жить надо, понимаешь? Жить! Пока ты в деле, ты, считай, на излечении.
Артур вздохнул.
– Живи так, как будто тебе в следующий час отправляться в путь. И отправляйся. Не отказывайся. Откликайся на призывы. Вот твое лекарство, Артур.
Костя похлопал его по плечу.
– Со временем все будет выглядеть в ином свете. И этот свет будет настоящим, потому что сейчас он во многом, поверь, выдуман тобой. Слишком много тебя для объективности.
– Понятно! – сказал Артур уныло.
И все-таки, когда такое случается не у тебя одного, когда люди прошли через это и победили боль и бессилие, становится легче на душе и появляется надежда излечиться.
– Понятно? Чего тебе понятно? – весело сказал Костя. – Ничего тебе не понятно. Слушай сюда! Мы с тобой скоро поедем жить ко мне на дачу. Тебе ведь там всегда нравилось. Подальше от этого шумного города. Весна, брат, на носу! Все цветет и благоухает! А? Как тебе?
– Ну, в принципе неплохо, – стал поддаваться Артур.
– Неплохо?! Прекрасно! В путь, Артур, в путь! Возьмите нас с собой, туристы! Отказы не принимаются.
– Пожалуй, не откажусь, – согласился Артур. – Когда стартуем?
– Скоро. Вот с погодой разберемся, и – вперед.
Они миновали гостиницу «Урал».
– Послушай, Костя.
– Да?!
– А сейчас? Уже ничего?
– Сейчас? – Костя с силой потянул носом воздух. – Нормально, Артур! Нормально! Как говорится, все забыто и пропито! Жизнь прошла, как прошли Азорские острова!
– Хм! Онегин жил анахоретом?
– Точно! А что делать? Каждый проживает свою жизнь.
Артур помолчал, затем тоже выпрямился и тоже потянул носом воздух.
– Весна-а! – мечтательно зафиксировал он очевидный факт. – Эх, значит, едем на дачу?!
Костя взглянул на него.
– Вот это – другое дело! – сказал он. – Вот так, как говорится, будет – типично!
Они свернули к Чистым прудам, где еще не растаял снег.
Проводив Костю, Артур не торопясь шел обратно. Стемнело, и фонари цепочками уходили вдаль. Цепочка белых, цепочка желтых. Холодно-огненные, как белые и желтые хризантемы. Ветер ласковым котом шутливо тыкался лбом в затылок.
«Все образуется, – успокаивал себя Артур. – Когда-нибудь все образуется. В жизни каждая фраза кончается многоточием. Но это не смертельно. Только смерть ставит точку. Все может вернуться, все можно исправить, а если не сложится – значит, так тому и быть…
А может, и смерть не ставит точку? Не знаю. Я бы предпочел ясность. Лучше бы уж ставила. Вот эта неопределенность – хуже всего! В жизни – неопределенность, и на тебе – в смерти тоже неопределенность! Что там, за гранью? Зеленая страна вечной охоты или темные казематы? Прозрачные родники и вечное лето или дикая теснота напуганных и агрессивных душ?
Здесь, конечно, не всегда сладко, иногда – даже очень горько. Жизнь прекрасна и ужасна одновременно, но она конечна. Что, если смерть сулит ужас без конца?!
Увидим ли мы после смерти тех, кто был нам дорог здесь? Сможем ли прийти на помощь, если они в беде? Или там каждый сам за себя?
Нам остается только мужественно смотреть в глаза и жизни и смерти. Вот и все наше оружие! Мужественно и, вероятно, глупо. Мы держим в руке шпагу, но не знаем, какое оружие у них. Гамлет сражался с Лаэртом, не зная, что у Лаэрта шпага с отравленным клинком.
