Инга Львовна вытянула сигарету из пачки.
– Ну, поднеси мне зажигалку. Ведь раньше небось воспитанный был, за дамами ухаживал. – Руки у неё немного подрагивали.
– Извините, исправлюсь, – сказал Муренин. – Сейчас подожгу.
– За опыты заплатят сверх, не беспокойся. – Инга Львовна глубоко затянулась. – Даже, может, и хорошо заплатят.
Она помолчала, сигарету не докурила, загасила о пачку бумаги. Это что-то новое: руководительница была аккуратисткой.
– И вытяжки нужно включить. Кажется мне, не всё просто. Но это так, утренние мысли вслух. Паранойя старческая.
– Ага, старушка, – Муренин усмехнулся и попытался поймать Львовну за халат, но та сделала шаг в сторону.
– Дурак.
Хотя отошла с неохотой, вот если бы не вся эта неожиданная и непонятная суета…
Муренин поплёлся шарить по древним шкафам. Где-то попадались старые белые халаты, да и перчатки тоже. Халаты рабочие, затёртые, но чистые, а не те бутафорские, в которых они появлялись перед клиентами и подписывали бумаги. Их нынешняя униформа медицинские халаты только напоминала, была из дорогого материала, с логотипом, вышитым на груди золотыми шёлковыми нитками, с красным переливающимся крестом на рукаве.
Заказывали в модной мастерской – там у Инги Львовны подруга-дизайнер. А вот опыты лучше делать в старом, ведь халат может испачкаться. Их для этого и выпускали когда-то на фабриках пошива медицинской одежды. Муренин нашёл в углу шкафа несколько халатов. Надел сначала один, тот оказался мал. Начал натягивать второй – подошёл. Перчатки тоже нашлись. Скорее всего, срок годности вышел, но вряд ли им что-то сделалось.
Вытяжки – специальные шкафы, закрытые откидывающимися колпаками из непробиваемого стекла (вдруг внутри что-то взорвётся?), к ним подведены воздуховоды с фильтрами для работы с опасными химическими веществами. Вытяжки, похоже, не включали лет семь. Эбонитовые чёрные ручки провернулись с трудом. Красные кнопки со стёршимися надписями «Вкл.» сработали надёжно: стало видно, как засасывается пыль, шевелятся бумажки и откуда-то выползшие окурки, воздух уходит в специальную трубу.
Интересно, куда потом идёт этот воздух? Фильтры, конечно, остались, задержат любую гадость. А воздух? В тайную переговорную? В комнату отдыха с баром из дорогого дерева? Всё перепланировано… В бывших лабораторных комнатах сделали приличный ремонт. Что из оборудования мешало – выдернули из стен, отпилили куски труб, задрапировали недешёвыми материалами. А вообще какая разница, что и куда сейчас поступает? Указание дано – надо выполнять.
Когда-то на дипломной работе их заставляли учить инструкцию по введению мышам раствора. Сначала, конечно, надеть медицинские перчатки. Введение препарата внутрибрюшинное, перед инъекцией пациент фиксируется настолько крепко, что у него не возникает даже мысли о сопротивлении. (Интересно, а какие ещё могут быть мысли у мыши-пациента в этот момент?) Схватить объект за шиворот большим и указательным, остальными пальцами той же руки придерживать. Игла инъекционная состоит из трубки и канюли. И зачем в памяти осталась какая-то канюля?
Клетки с мышами и чистые пустые клетки за несколько заходов принёс бородатый техник из вивария. «Интересно, чем он занимается в остальное время, ведь такие эксперименты явно нечасты?» – подумал Муренин.
Чтобы отловить мышь из мышиного стада, клетку ставят на боковую стенку, при этом дверца оказывается сверху – в таком положении удобно запустить внутрь руку и схватить грызуна. Остальные мыши не разбегутся. Получается, что они сидят в колодце, будто в долговой яме, откуда пленников забирают поодиночке и уже за лабораторным столом решают их судьбу.
