3
На памяти Муренина письма существовали всегда. Когда-то их посылали в бумажных конвертах. После того как отправитель опускал конверт в щель синего ящика на стене почтового отделения, проходили недели. Рома застал это время.
В пионерском возрасте Муренина отправили в черноморский лагерь «Артек». Ему сильно повезло: в международную смену, что по тем временам – полная свобода, вожатые не шептали подопечным «не приближайся к иностранцам, от греха подальше, а то я сам когда-то чуть не напоролся». Общение с интуристами не приветствовалось, но на слёт в крымский пионерский лагерь из сотни стран приехали дети, состоящие в прогрессивных организациях. Подходить к ним считалось безопасным. Утром обменивались сувенирами и адресами для дальнейшей переписки. Вечером можно было приглашать иностранок на медленный танец.
В столовой их дружины сидели дети с островов, руководимых королевой и лидерами свободолюбивых партий. Один мальчик пытался выменять у Ромы пионерский значок с юным Володей Ульяновым. Выгодно – на акулий зуб, мелкий, но настоящий. Муренин устоял. Не положено.
Значок – священная символика, часть формы пионера.
После окончания смены в «Артеке» молодые люди начали дружески переписываться; из-за границы от новых знакомых приходили большие конверты с красивыми открытками. На карточках почти не встречалось кошек, зато были куклы, деревянные паровозы и улыбающиеся слоны, в зависимости от климата и обычаев страны. Правда, письма приходили вскрытые, их где-то проверяли: а вдруг внутри вредная брошюра, ведь поступление из-за границы! Конверт, который Рома послал знакомой английской девочке, вернулся через полгода, потрёпанный, вскрытый и заклеенный канцелярским клеем, со штемпелем, что адресата не существует. Правда, надпись была на английском языке. Действительно, письмо побывало за границей.
4
Вдетстве Муренин радовался, когда в почтовом ящике вместе с газетами оказывались письма, и в очередной раз становился филателистом. Цветные четырёхугольники нужно было отпаривать над кипящим чайником. Чаще всего марки рвались и их выбрасывали. Целые вставляли в небольшой кляссер. Бывало, приходили письма из армии – от родственников или знакомых. Эти – без марок. В восьмидесятом году Муренину писал сосед по двору, Толя Двукратов. Сначала из Кабула: как десантники полезли купаться в бассейн французского посольства и чуть не попали в штрафной батальон. Потом из Кандагара: как лучшему другу английская пуля попала в голову и мозги разлетелись по камням. И тут же обиженное письмо, что выгнали из комсомольского комитета военной части за неактивность. И опять – что у мятежников кремниевые английские ружья и немецкие шмайсеры времён прошлой войны. Когда сосед вернулся, он рассказывал истории пострашнее. Но и то, что проскакивало в письмах, в начале восьмидесятых не печатали центральные газеты.
Да и вообще, кто сказал, что советские войска находятся в какой-то южной стране? «Голос Америки»? И ещё Двукратов советовал неожиданно по-взрослому: «Учись хорошо, а то выгонят из института, попадёшь сюда. А своему другу я такого пожелать не могу. Радуюсь письмам, пиши чаще, чтение отвлекает».
Ко времени повествования неприятности и радости были уже другие. У Муренина в очередной раз сменилась работа не по специальности. А товарищ по дворовым играм в девяностые занимал активную жизненную позицию, бандитствовал, но выжил, стал депутатом, человеком состоятельным и со старыми друзьями не общался.
